Чего мы вправе ожидать от жизни? Каковы были условия договора? Что именно нам обещали политики? Что именно говорили агенты по недвижимости, когда расписывали все достоинства прекрасного дома бытия? Можно ли подать в суд? Мы обязательно подадим в суд! Можно ли раскрыть их обман? Мы непременно раскроем обман! Можно ли… можно ли
Держа малышку на руках, ее папа потел от паники – он что,
«Она знает одно: как быть собой», – вновь и вновь повторяли они друг другу. Все остальное – только их собственные представления о том, как должны действовать тело и разум. Когда на той, первой, встрече невролог сказала, что малышка, возможно, научится считать до трех, она с трудом удержалась, чтобы не перевернуть на нее стол, потому что… кому это надо, считать до трех? Мы все умеем считать до трех и до чего мы себя довели? Я вас
«Можно свозить ее в зоопарк Цинциннати», – сказала она, ее глаза загорелись, как два огонька, вспыхнувших в темноте. – Положим ее в двойную коляску, в одной люльке будет она, в другой – кислородный баллон. Мы ей покажем зверей, а у вольера со слонами сожмем пальцем ее мизинчик, чтобы она поняла, как слоненок держится хоботом за мамин хвост».
«Да, – сказала сестра, и на секунду ее лицо сделалось очень юным, на секунду она снова стала похожа на ту себя, какой была прежде. Но потом сжалась, склонила голову и долго сидела, уставившись в пол, словно вот-вот заплачет. – И помянем Харамбе». Потому что вся наша жизнь, весь наш опыт – не что иное, как подготовка именно к таким моментам.
Это был по-настоящему бесценный дар: малышка узнавала их голоса, малышка, не знавшая никаких других смыслов, кроме любви, – с какой отчаянной жадностью она оборачивалась к источнику, изливающему любовь, как безудержно тянула ручки к солнечному теплу человеческой нежности, готовая преодолеть все препятствия, чтобы дотянуться до этого солнца.
Она другая, да. Она другая. Но мы тоже станем другими, так нам назначено будущим. Мы уже начинаем меняться. И все-таки в мире нет ни одного – почти ни одного – человеческого существа, настолько отличного от остальных человеческих существ, чтобы оно не имело понятия о поцелуях.
Малышка брыкалась, сучила ножками, размахивала руками, сжимала крошечные кулачки, взбиралась по воздуху, как по лестнице. Рассеянно дергала себя за светлые волоски на затылке. Это был невероятный ребенок, чьи движения предназначались для новых, невообразимых пространств, ребенок, который показывал нам, как взлететь над землей – как однажды мы все воспарим в поднебесье, а потом мягко опустимся вниз, на цветущие луга в иных местах и мирах.
Но, пожалуйста, не сейчас. Нам нравится здесь.
«Я хочу хотя бы год, – с жаром проговорила сестра. –
По вечерам, в розовые предзакатные часы, ее сестра с мужем украшали детскую комнату для малышки, хотя оба знали, что ей, может быть, никогда не доведется здесь спать. Они выбрали тематику с лебедями, нежными и грациозными, хотя единственный лебедь, с которым она столкнулась вживую, был злющим как черт и набросился на нее у музея Франца Кафки в Праге. Он гнался за нею до самой воды, вытянув шею в пронзительном крике, и только позже она поняла, что, наверное, где-то поблизости было его гнездо.
«Если она перестанет дышать, то, скорее всего, потому, что она просто забыла, что ей это нужно, – сказала им беременная медсестра в их самый последний день в ОРИТН. – Если что-то такое произойдет, просто легонько похлопайте ее по щекам. Или слегка ущипните за пальчик». Не сиди под яблоней, он играл буги-вуги, а стал трубачом во Втором батальоне.
К вопросу о безднах, скрытых в глубине человеческого естества: ей приходилось до боли щипать себя за руку каждый раз, когда она начинала воспринимать происходящее как