О том, почему с нами происходят «случайные» события. Таинственное и непостижимое действие Промысла Божия в окружающем нас мире и в жизни каждого чело

Таким образом величие и красота души расположены по ступеням, по силе страдания. На вершине те, у которых горит на челе пламя гения, добродетели и страдания. И во главе их Первородный Сын Человеческий. Ниже — менее исключительные страдания, менее глубокие чувства, более обыкновенные жизни. По мере того, как спускаешься с этой лестницы, встречаешь все более смеющихся; по мере того, как подымаешься, все абсолютнее царствует серьезность, неразлучная спутница великих вещей, и с серьезностью истинная красота, эта трогательная и серьезная красота добродетели, любви и страдания, вся прелесть которой невыразима. На саму красоту страдание накладывает какую-то невыразимую печать. Лицо человеческое, как и сердце, после страдания становится прекраснее и одухотвореннее.

Страдание, как ваятель, оформляет душу

Остановимся на минуту на этой лучезарной вершине. Страдание поражает не только тех, кто среди мира забывает Бога, не только тех, кто развращается среди мира: праведники также страдают, и добрые люди терпят испытания. Они страдают для того, чтобы стать более праведными, терпят испытания, чтобы стать еще лучшими. Разберемся в этом печальном, но проникновенном свете страдания, и мы начнем понимать жизнь.

Когда же, наконец, поймут, что человек должен быть ваятелем самого себя? Когда поймут, что Бог поместил его на землю как бы зародышем, с той именно целью, чтобы он мог сам себя досоздать? Когда поймут, что из этого холодного, бесформенного мрамора, без признаков личности, без красоты, Бог заповедал ему извлечь живую статую? Когда поймут, что в этом труде Бог послал на помощь человеку страдание? Ты, человек, не был ни красив, ни велик, ни свят, но стал прекрасным, великим, святым. Почему? Потому, что ты пострадал.

Присмотрите, как родятся люди. Некоторые безобразными, лучшие из них носят в себе что-то жестокое, недоразвитое, сухое и бесплодное. Детство не имеет жалости, — сказал один великий наблюдатель, — у молодежи мало сердца. В ней кровь, живость, огонь, которые она принимает за сердце, что далеко не одно и то же. Вслушайтесь в речи молодого человека. В нем грация, ум, воображение, огонь, знание, но он говорит нехорошо. Чего же ему недостает? Он еще не страдал.

Надо время, испытание, благодушно и кротко перенесенное страдание, чтобы дать сердцу прелесть возвышенной души, нравственную красоту. Некоторые струны, и струны самые прекрасные, звучат в человеке лишь тогда, когда они омочены в слезах. И вот почему страдание так обильно. Волна, которая надвигается, не ждет, чтобы предыдущая волна прошла. Страдание ума, муки сердца, болезнь и горе всякого рода, неиссякаемая горечь текут без конца и охватывают всю жизнь. Этому удивляешься и спрашиваешь себя: «Да зачем счастье всегда уходит? И зачем страдание никогда не перестает? Зачем?». Чтобы нас отполировать. Чтобы сгладить трением все наши шероховатости.

Если усилиями собственного ума легко убедиться, что страдание поглощается мудростью Божественной, то еще легче понять, что оно приноравливается к силам всякой души. Словно невидимая нежная рука руководит душой там, где необходимо исправить и возбудить жизнь. С какой умной настойчивостью страдание оказывает свое воздействие на человеческое сердце, и какие удивительные оно производит чудеса! Оно действует почти как таинство, какой-то невыразимой внутренней силой. Этот буйный, властный, себялюбивый человек как стал приветлив с тех пор, когда его коснулось страдание! Он сам протягивает руку, он благодарит вас за малейшее внимание.

Так страдание смирило его. Это бесчувственное и сухое сердце вас зовет, оно просит немного любви. Жажда любви пробудилась в нем вместе со слезами.

Этот молодой человек, столь бесстрашный в своей хуле на Бога, столь нечувствительный ко всякому духовному озарению, погруженный в рассеянность своих страстей, — как только страдание коснулось его, почувствовал, что страсти утихли, как утихает ветер. Очаг зла погас. Его нечистые мечты рассеялись. От прикосновения страдания все, что составляло, если он был христианин, стыд его души, его отчаяние, — улеглось, почти исчезло.

Если только страдание было принять с малейшей покорностью, гордый человек уже смирился, сухой человек смягчился, человек, увлеченный бешенством своих страстей, успокоился. Одним словом, душа, обезображенная злом, перекована была страданием, как на Божественной наковальне, в новые, прекрасные формы.

Господи, Господи, как было бы хорошо, если бы вся душа раскрывалась навстречу целительной силе страдания! Если бы она понимала назначенную ей работу! Если бы при каждом ударе по ней молота она говорила: благодарю Тебя, Боже! Если бы она не оставалась немой, неподвижной, слепой, а была живой, говорящей, разумно-восприимчивой и с радостью сознавала, что делает над ней Божественный Работник!