О том, почему с нами происходят «случайные» события. Таинственное и непостижимое действие Промысла Божия в окружающем нас мире и в жизни каждого чело

Замечательно, что на нашей печальной земле никогда не выходило ни великого человека, ни великого произведения без страданий. Ни гений, ни слава, ни добродетель не были достаточны, чтобы доставить человеку величие. Страдание являлось всегда необходимым. Пусть человек соединил на главе своей несколько венцов; человечество посмотрит на него, но, прежде чем признать его великим, подождет, чтобы он принял крещение страдания.

Сама добродетель, добродетель в счастье, явилась не самой великой вещью, которой можно восхищаться на земле. Всегда такой добродетели не хватало того несравненного совершенства, которое дает только страдание. Словно в царственной мастерской, где образуются великие души, — гений, слава и добродетель способны создать только первоначальный абрис, а последние черты, те, которые венчают произведение, — те накладывает сам великий мастер путем страдания. Отчего так? Скажут: «это тайна». Да, но тайна эта разрешима.

Мы — малые существа, потому что мы ограниченные существа. И чем добровольнее мы соглашаемся на эти границы, чем мы больше в них заключаемся, тем мы меньше. Чтобы быть великими, надо выйти из этих границ, надо их сломать, надо со страшным усилием вырваться из этого жалкого круга. А для этого надо страдать.

Взгляните на писателя: когда он доходит до великих мыслей? Разве в неге и праздности? Разве оставаясь в узких рамках своего ограниченного существа? Не тогда ли он творит, когда тяжелым усилием вырывается из этих рамок? Я только что окончил этот серьезный труд в тиши семнадцати ночей работы, и теперь, когда мое дело совершено, я дрожу еще от страдания, которое оно мне доставило; в сосредоточении столь же святом, как молитва, я спрашиваю себя, будет ли услышан мой голос. Вот в каком страдании рождаются произведения.

А в чем находят поэты свои бессмертные строки? Кому это неизвестно? Душа никогда не поет лучше, чем в страдании, и всякая ее рана доставляет ей великолепный аккорд. Чем горше рана, тем пронзительнее крик. Самые безотрадные песни суть самые прекрасные песни, и много бессмертных песен представляют собой одни вопли.

То же самое с великими характерами, с глубокими душами, с добрыми сердцами. Они нуждаются в страданиях. Тех, кто не страдал, жизнь как будто бы коснулась лишь поверхностно. В их чувствах нет сил, в их сердце нет нежности, у их умах нет широких горизонтов. Все в них поверхностно, у них обыденная и банальная доброта. Короче говоря, со всевозможных точек зрения, одно лишь страдание входит в душу достаточно глубоко, чтобы ее расширить. У нас есть чудные тайники, где дремлет жизнь; не видно их глубины, где скрыты сокровища, до которых не достанет никакая энергия души. Нужен молниеносный удар страдания. И осмелюсь сказать: есть такие сокровища нашего сердца, которые как бы не существуют, которые только в зародыше, и вот они открываются с приходом страдания.

Удары по камню выбивают из него искру: так же надо ударить по душе, чтобы в ней блеснул свет, величие, героизм, самоотверженность, тысяча скрытых в ней сокровищ. Статуя стоит тут, заключенная в этом мраморе; ее надо только вызволить из него. Изумруд заключен в этой кварцевой руде и его нужно только обнаружить. Но надо снять этот каменный покров, и для этого взяться за молот и резец. Человек пробует; но так как он почти никогда не решается ударить довольно сильно, то, чтобы помочь ему в этом деле, Бог посылает ему страдание.

Вот почему все святые, герои, гении, все великие души были воспитанниками страданий.

Лавровый венок всегда покоился на измученном челе. Вспомните Гомера, Мильтона, Тассо, Данте. Они будут вечно жить величием своих чувств; но это величие чувства, эту глубину волнений они не знали бы никогда без страданий.

Что же сказать о солдатах, о героях? Страдание образует солдата. Никогда душа так не развертывает своих сил, в более трогательной и истинной красоте, как пред лицом смерти, в те торжественные часы, когда опасность вызывает столь полное забвение самого себя. Забыть о себе, забыть до смерти — вот долг солдата. Это высшая красота. Другой подобной нет; если вы оглянетесь кругом, вы увидите, что человек может быть воистину высок лишь пред лицом страдания и смерти.

Франциск Ассизский писал: «Знаете ли, в чем завидуют нам Ангелы: ни в чем, кроме того, что мы можем страдать ради Бога, а они никогда ради Него не страдали».

Что же могут святые предложить Богу и тем, кого любят? Молитвы, обеты? Да, но, кроме того, и добровольно принятое и с любовью перенесенное страдание.

И не только Ангелы могли бы позавидовать этому величию, этой невыразимой красоте души. На высоте славы Господь благословляет то, что являет из себя человек, объятый страданием. И вот почему однажды открылись небеса, и Сын Божий в бесконечном страдании взошел на крест, чтобы, каковы бы ни были впоследствии жертвы человека для Бога, человек видел всегда своего Бога в славе жертвы высшей, чем все его жертвы.