Да и незачем нам приводить много примеров для подтверждения раскрываемой мысли. Вся жизнь человека от рождения до смерти, со всеми ее переменами, есть не что иное, как непрерывная цепь различных действий Промысла Божия, направленных к тому, чтобы отвратить грешника от гибельного пути его и привести в благодатное Царство Христово. Нет мгновения, когда находились бы мы вне благодатного Промысла Божия; нет, поэтому ни малейшего случая в жизни нашей, который не зависел бы от воли Божьей. Потому в каждом обстоятельстве жизни нашей, сколь бы ни казалось оно малым, можно и должно усматривать перст Божий. История представляет много примеров этого.
Случается видеть, что человек с переменой должности в кругу гражданском или местожительства изменяет и образ жизни и поведения, особенно, когда перемена во внешней его жизни случается неожиданно и против его воли. Внезапно постигающие бедствия всегда почти обращают сердце грешника к Богу. Нечестивый Манассия, царь иудейский, отведенный пленником в Вавилон, «стал умолять лице Господа Бога своего и глубоко смирился пред Богом отцов своих, и помолился Ему» (2 Пар. 33, 12-13). Покаяние его принято; возвращенный опять на царство, он старался всю последующую жизнь загладить следы прежнего нечестия. Несправедливые притеснения от других, и другие несчастья, или так называемые неудачи, обращая внимание людей на самих себя, нередко побуждают их обращаться к Богу с искренним раскаянием. «Вместе с положенным на меня крестом, — пишет один подвижник, — началась новая жизнь моя. Я все сделал, что от меня зависело, по внушению человеческого благоразумия, чтобы обнаружить терпимую мною несправедливость: писал, объяснял, просил суда, рассмотрения. Оставленный людьми без внимания и без ответа, я прибегнул к Богу и начал в глубине души моей предаваться Его святой воле. Вот как вечно действующая Любовь рассудила за благо привлечь меня к Себе по ожесточению моего сердца — мерой жестокой. Входя в себя и рассматривая отношения мои к Творцу моему, увидел я с удивлением, что я не Богу поклонялся, но тварям и миру, наполнявшим все мое сердце, так что для Бога и места не было; познал оскорбительное для Бога самолюбие мое, и ужаснулся. Одним словом, я увидел мое окаянство и обратился к Спасителю, взывая: благо ми, Господи, яко смирил мя еси. Обрати мя, и обращуся, спаси мя и спасуся!»
Непредвиденная удача, счастливое окончание важного и трудного дела, избавление от великой опасности, невольно обращают сердце с благодарностью к Богу; но бывают случаи, когда такое временное обращение к Богу делается началом обращения постоянного.
Военачальник Петр (после названный афонским) взят был в плен сарацинами, и заключен в темницу. Там, рассматривая жизнь свою, он вспомнил, что не раз давал обет посвятить себя Богу, но не исполнил его по нерадению, и начал со слезами молиться Богу. Освобожденный чудесно из темницы, не возвращаясь уже в дом свой, ушел на гору афонскую.
Приятные или неприятные случаи семейной жизни чем чувствительнее для сердца, тем глубже трогают его, тем скорее располагают к раскаянию. «Я родился в Фиваиде, — говорит о себе преподобный Павел фивейский, — имел сестру, которую родители мои еще при жизни своей выдали в замужество за язычника. Пред кончиной своей они разделили нам богатое имение свое. Корыстолюбивый зять мой, по кончине родителей, чтобы воспользоваться принадлежащей мне частью имения, решился предать меня, как христианина, нечестивому князю на мучение. Видя, что ни сестрины слезы, ни родственный союз не действует на корыстолюбивое сердце зятя и чувствуя угрожающую мне опасность, я оставил все и удалился в эту пустыню».
Нечаянные встречи и случайное обращение с людьми, до настоящего времени неизвестными, преимущественно с людьми благочестивыми, нередко приводят в раскаяние упорных грешников.
Таинственный голос
Иногда нам кажется, что мы как будто слышим какой-то тайный голос, который неотступно требует от нас чего-либо. Этот тайный голос есть голос Промысла Божия.
В «Воскресном чтении» за 1885 год в номере 19 сообщается следующий поучительный случай: один ремесленник (по занятию портной) работал в той комнате, в которой в колыбели спал его ребенок. Вдруг, среди веселости, без всякого видимого повода им овладел какой-то непонятный страх, словно от спазмы сжалось его сердце, и какое-то смутное чувство говорило ему, что жизни спящего в колыбели его ребенка угрожает какая-то опасность. Мало этого он совершенно отчетливо услыхал внутри себя голос, кратко и определенно говоривший ему: «Встань скорее и возьми ребенка из колыбели».