О Владимире Ильиче Ленине

Заседание 26 октября (8 ноября) открылось в 9 часов вечера. Я присутствовала на этом заседании. Запомнилось, как делал доклад Ильич, обосновывая декрет о земле, говорил спокойно. Аудитория напряжённо слушала. Во время чтения декрета о земле мне бросилось в глаза выражение лица одного из делегатов, сидевшего неподалёку от меня. Это был немолодой уже, крестьянского вида человек. Его лицо от волнения стало каким-то прозрачным, точно восковым, глаза светились каким-то особенным блеском.

Была отменена смертная казнь, введённая на фронте, были приняты декреты о мире, о земле, о рабочем контроле, утверждён был большевистский состав Совета Народных Комиссаров. Председателем СНК был назначен Владимир Ульянов (Ленин).

Мы поселились с Ильичём в Смольном. Нам отвели там комнату, где раньше жила какая-то классная дама. Комната с перегородкой, за которой стояла кровать. Ходить надо было через умывальную. В лифте можно было подыматься наверх, где был кабинет Ильича, в котором он работал. Против его кабинета была небольшая комната-приёмная. Делегация за делегацией приходили к нему. Особенно много делегаций приезжало с фронта. Зайдёшь, бывало, к нему, а он в приёмной. Стоят там солдаты, набившись плечом к плечу, слушают, не шевелясь, а Ильич стоит около окна и что-то им толкует. Работа Ильича шла в обстановке тогдашнего Смольного, всегда переполненного народом. Все туда тянулись.

К Ильичу был приставлен один из пулемётчиков — т. Желтышев, крестьянин Уфимской губернии. Ильича он очень любил, относился к нему с большой заботой, обслуживал его, носил ему обед из столовки, которая была в то время в Смольном.

Этот солдат Волынского полка очень любил Ильича и решил, что его надо кормить белым хлебом. А тогда белого хлеба нигде нельзя было достать.

Он пошёл в свой Волынский полк и сказал, что у нас для Ильича нет белого хлеба. Там сейчас же хлеб достали. Ильич перекидывался иногда парой слов с Желтышевым, и тот готов был за него идти в огонь и воду.

Я целыми днями была на работе, сначала в Выборгском районе, потом в Наркомпросе. Ильич был порядочно-таки беспризорный. Желтышев носил Ильичу обед, хлеб— то, что полагалось по пайку. Марья Ильинична привозила иногда Ильичу из дома всякую пищу, но меня не бывало дома, регулярной заботы о его питании не было. Недавно мне рассказывал один парень, Коротков, ему тогда было лет 12, он жил у матери, которая была уборщицей при столовой в Смольном. Слышит она раз, кто-то ходит по столовой. Заглянула и видит: Ильич стоит у стола, взял кусочек чёрного хлеба и кусок селёдки и ест. Увидя уборщицу, он смутился немного и, улыбаясь, сказал: «Очень чего-то есть захотелось». Короткова знала Владимира Ильича. Как-то раз в первые дни после революции идёт Ильич по лестнице, видит: она моет лестницу, устала, стоит опершись на перила. Ильич с ней заговорил. Она тогда ещё не знала, кто это. Ильич её спросил: «Ну что, товарищ, как теперь, по-вашему, лучше при Советской власти, чем при старом правительстве жить?» А она ему ответила: «А мне что, платили бы только за работу». Потом, как узнала она, что это Ленин был, так и ахнула. Всю жизнь вспоминала, как она тогда ему ответила.

Наконец у нас водворилась мать Шотмана, финка, очень любившая сына, гордившаяся тем, что он был делегатом II съезда партии, помогал Ильичу скрываться в июльские дни. Она завела чистоту, тот порядок, который так любил в домашней жизни Ильич, стала просвещать и Желтышева, и уборщиц, и подавальщиц столовой. Теперь можно было, уезжая, быть спокойной, что Ильич будет сыт, хорошо обслужен.

Под вечер, когда смеркалось, я приезжала с работы, и, если Ильич не занят, мы ходили с ним побродить около Смольного, поговорить. Ильича мало кто знал тогда в лицо, и он ходил тогда ещё без всякой охраны. Правда, видя, что он выходит, пулемётчики волновались, не случилось бы чего.

ПЕРВЫЙ СОВЕТСКИЙ НОВЫЙ ГОД