О влиянии Евангелия на роман Достоевского «Идиот»

Очевидно, не без влияния письма Страхова Достоевский на специальной странице рабочей тетради, посвященной Лебедеву, пометил, что он выскажется о князе цитированными выше словами. Это случилось именно в тот день, когда в черновиках впервые появились записи «Князь Христос». Тогда же, 10 апреля 1868 года, Достоевский написал своей племяннице С. А. Ивановой, что совсем не уверен в успехе романа и очень боится неудачи: «Идея слишком хороша, а на выполнение меня, может быть, и не хватит», – признавался он, поясняя, что «идея одна из тех, которые не берут эффектом, а сущностью» (28₂, 292). Развивая и углубляя свой замысел, суть которого Страхов уловил верно, писатель, с самого начала представивший Мышкина читателю как страдающего от «падучей», наделивший его своей «священной болезнью», отводит ей несколько позднее важную роль. Она становится одним из главных средств раскрытия тех глубин мудрости и религиозного созерцания, которые доступны «младенческой душе». Речь об этом пойдет в следующей главе. Но прежде чем перейти к освещению роли эпилепсии в образе главного героя, попытаемся разобраться в том, как воплощалась в воображении Достоевского «сущность» идеи о «Князе Христе», которой автор надеялся «взять», т. е. пленить, читателя. Какие конкретные очертания принимала она? Какими именно качествами Христа хотелось автору наделить Мышкина и на каком фоне должны были они раскрываться? Черновые материалы к роману способствуют прояснению этих вопросов. Внимательное чтение их убеждает в том, что писатель видел своего христоподобного героя живущим в «безвыходном мире и смраде» страстей и интриг (9, 265). Так, кроме нескольких проб пера первой записи «Князь Христос» непосредственно предшествуют строки: «Князь Лебедеву: “Так вы обманули меня?” – “Обманул-с; ибо низок”. (И это несколько раз.)» (9, 249).

Приступив в тот же день к разработке фабулы романа, писатель не обходит вниманием заметок об обмане, лжи, предательстве, интригах, которыми Лебедев, Ганя, Варя пытаются опутать князя и главных героинь. Мы знаем как из набросков, так и из окончательного текста, что с развитием действия источником мучительных интриг и сплетен становится также Ипполит. Достоевский часто окружает своего главного героя атмосферой скандала, которую он чутко уловил в Евангелиях, особенно в Иоанновом. Одним из ярких скандальных эпизодов, безусловно, является встреча с компанией Бурдовского. [90]

9. «Вы слышали, что сказано “люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего?”, а Я говорю вам: “любите врагов ваших…?”»

Краткий набросок «Эпизода с сыном Павлищева» появился в черновиках рано, уже в половине марта. Однако серьезная работа над ним велась позднее: он был опубликован в июньском и июльском номерах «Русского Вестника». К этому времени в творческом сознании Достоевского уже произошло отождествление Мышкина и с «Князем Христом», и с «серьезным Дон-Кихотом». Обе кардинальные идеи романа, но особенно первая из них, определили авторскую трактовку образа в «антинигилистических» главах. Князь воистину по-христиански переносит в них публичное шельмование и клевету, проявляя не только на словах, но и на деле смирение и подлинную любовь к ближним. Многие литературоведы вовсе не замечают евангельского подтекста этих страниц, обращая внимание только на их очевидную тенденциозность; тем более необходимо постараться осмыслить эпизод с позиций Достоевского.

Компания Бурдовского выводится на сцену во время посещения больного Мышкина Епанчиными и князем Щ. Одновременно Лебедев «допускает» к нему Птицыных, Ганю и генерала Иволгина; несколько позднее появляется также Радомский. Встреча присходит, таким образом, при большой аудитории. Все переживаемое князем, едва оправившимся от припадка эпилепсии и тяжелых впечатлений, связанных с покушением Рогожина, держит его в «чрезвычайном и болезненном напряжении» (8, 251). В конце эпизода у дома Лебедева неожиданно останавливается экипаж Настасьи Филипповны. Извещенная хозяином дачи о всех присутствующих, она пытается опозорить Радомского, чтобы расстроить предполагавшийся брак его с Аглаей. Напряжение достигает крайнего предела, почти доводя Мышкина до обморока. Волны неотвратимо нарастающего напряжения несколько раз поднимаются в романе, особенно в скандальных сценах. В конце концов, «безвыходный мир и смрад», пользуясь еще раз выражением Достоевского из черновиков (9, 265), сокрушают рассудок главного героя.