О войне города Парижа с норманнами

Этот отрывок и некоторые другие приятно удивляют, тем более, что они очень редки. К монотонности повествования, развивающегося от одного дня к другому, добавляется злоупотребление описаниями обыденного, приводящими в отчаяние банальностями. Для каждого нового приступа повторяются те же самые детали, те же самые движения: распространяющийся страх, раздающиеся звуки рога, встревоженные жители, стремительно несущиеся стрелы и камни, страшный грохот, который поднимается до небес. И насколько бессвязна смесь мифологии с христианскими чудесами! Аббон взывает набожно к Богородице и святому Герману, но не умеет сказать попросту о солнце, воде и огне: он знает только Феба, Нептуна и хромца с Лемноса, и поручает своему дорогому Герману приковать датчанина «к мрачной колеснице Эвменид[12]».

Язык и метрика.

Что касается стиля, он не был бы столь запутанным, если бы Аббон не задумал изготовить третью песнь с явным намерением предназначить её клирикам, с набором добрых советов и своего рода перечнем редких слов. Никто не мог бы ничего понять в этих своеобразных разглагольствованиях, если бы не почти непрерывные комментарии, которыми автор, - без сомнения, очень гордый своим подвигом, - потрудился снабдить текст. Две первых песни, в общем, понятны. Только их язык темный, вычурный, усеянный неправильностями[13], странностями, фразами, где запутанность конструкции требует искусства разгадывания ребусов[14]. Презрение к простоте тут необычайное. В бою гибнет не шестьсот врагов, но тысяча без четырехсот[15]. В одном месте слова бросаются наугад, без заботы о логике и грамматике[16], в другом – группируются и выстраиваются наиболее ученым и самым неожиданным образом[17]. Некоторые слова оказываются разрезаны на две части вставкой другого слова[18]. Другие появляются в совершенно новой форме[19] или с необычным смыслом[20]. Двадцатка, используемая в особенности в первой части, перенесена такой, какая есть, из греческого в латынь[21]. Подобная смесь изысканности и неумелости отдает сочинением школьника, которому, несмотря на его превосходные дарования, надо еще много работать.

Изучение метрики оставляет то же самое впечатление. Послание в прозе содержит любопытные соображения на этот предмет, в котором Аббон был несомненно довольно искусен. За исключением маленького отрывка, адресованного Эмуэну, эти стихи составлены гекзаметром, который, в общем, выдерживается. Но есть основания признать и слабости. В начале (I,6) есть стихи, которые невозможно скандировать по слогам. Он не вполне умеет отличать длинные гласные от коротких. Ему нравится, представляя плоды своего искусного и терпеливого труда, демонстрировать новую науку, может быть, не всегда понимая смысл выражений, которыми он пользуется[22]. Изучая этот «еще зеленый виноград»[23], поистине, начинаешь до некоторой степени извинять суровость его учителя Эмуэна. К счастью, поэт с возрастом научился поправлять себя. Его проповеди, тридцать семь из которых известны нам под заглавием Flores Evangeliorum, достаточно правильные и ясные работы, которые благоприятно свидетельствуют о его уме и учености[24].

Глосса (комментарий).

Когда он закончил свою работу, он не мог решиться, - по недостатку досуга, как он утверждает, - вновь переработать наиболее старые части. Тем не менее, он захотел помочь своим читателям. Он всюду расставил комментарии. Он сам сообщает нам об этом в посвятительной главе (конец § 3).

По правде говоря, эта очень недвусмысленная декларация, - «Я к этому добавил глоссы своей собственной рукой», - относится только к третьей песне. Поэтому можно усомниться, что глоссы к остальной работе выполнены Аббоном. Но если в обсуждаемом отрывке он и не говорит ничего о двух первых песнях, равно как посвящении в прозе и дактилических стихах, не потому ли это, что логика его изложения не приводит к таким упоминаниям? И если он особенно старается ободрить людей, которые могут побояться отправиться в путь в полных потемках, почему он счел бы избыточным осветить и другие места? Первый эрудит, который более-менее исследовал текст поэмы, дом Дюплесси, имел основания с интересом отметить стихи 528 и 569 песни I. Термин plures стиха 528 так объясняется глоссой: quia XXX occiderunt; для plecti в стихе 569 она даёт decollari. «Тридцать» вместо «много», «быть обезглавленным» вместо «быть осужденным»: только очевидец был бы в состоянии делать подобные уточнения. Нет никаких разумных оснований предполагать, что этим свидетелем не был сам поэт.