О Воскресении, Смерти и Сатане

В нее проникнув и назад вернувшись к свету солнца?

Шеол уж поглотил его, закрыл навек в темнице.

Я собрала всех мудрецов, я, Смерть, их сонм связала,

И переполнила Шеол вплоть до глухих окраин.

О, сын Иосифа, приди, смотри на этот ужас.

Героев члены сокрушив, Самсона стан могучий,

И Голиафа кость кроша, я Ога-исполина,

Гигантов сына, что себе железный трон для власти

Ковал[16] – со трона ввергла в тьму и трон перевернула:

У врат Шеола гордый кедр смирила, в прах низвергши.

Я смертных тысячи одна бесстрашно одолела,

Меня ли победить Ты мнишь, о жалкий одиночка!

Преславных всех мужей, отцов, священников, пророков,

Я унесла давно в Шеол, согнав их, словно стадо.

Я сокрушила и царей, их воинства столкнувши,

Я исполинов мощью их великою смирила,

Собрала праведных венец, блестящий благородством,

Так, что река из мертвых тел разлилась и в бурленье

Со шумом падала в Шеол, круша непрочный берег.

Но тот поток не утолил Шеола жажды жгучей.

Не важно, близко ль человек к опасному теченью,

Иль, опасаясь, отошел подальше, час последний

Его увлекши, как поток, несет к вратам Шеола.

₅

Сребро богатых ни во что не ставлю, презираю,

Дарами их не подкупить меня, попытки тщетны.

Пусть тысячи у них рабов, не слушаю мольбы их.

Слуга ль расстрогает меня, хозяина спасая,

Иль бедный сможет умолить, вступаясь за вельможу,

Ребенок ли уговорит, за старца заступаясь?

Положим, могут мудрецы, дав волю убежденью,

К словам своим скотов склонить, но силе красноречья

Не суждено достичь ушей моих, я ей не внемлю.

Мне имя „Ненависть к мольбе“, „Жестокая к просящим“,

Что мне приказано вершить, всегда я исполняю.

₆

Кто ж он такой, и чей он сын, и из какого рода,

Тот человек, чтоб смог меня повергнуть, уничтожить?

Владею книгой вечной я всех живших поколений;

Себя заставила читать все имена в той книге,

Все, от Адама до сих дней. Какая это мука!

Нет пропуска среди имен, и ни один в ней смертный

Пропущен не был и забыт, все вписаны колена

В мое, конечно, существо, в мою, конечно, сущность.

И для Тебя лишь, Иисус, я их перечитала,

Не пропустила, все сочла, исчислила надежно,

Чтоб доказать Тебе: никто не избежал кончины.

Не будем лгать, двух имена отсутствуют во Аде.

Два: Илия и с ним Енох, во Ад не низвергались.

Искала я и в глубине, куда Иона канул,

Смотрела всюду, где могла, но их не обретала.

Я полагаю, что они в Рай сладости вселились

И ускользнули от меня. У входа в Рай на страже

Пламеннокрылый Херувим стоит, внушая трепет[17]

Иаков лествицу узрел, протянутую в выси[18]:

По ней Енох и Илия поднялись до созвездий.

Исчислит кто песок морей, чтоб у меня исхитить

Песчинки крохотные две? Обильнейшая жатва,

Что собирается серпом моих жнецов, болезней,

Растет во всякий день и час. Но только я снопы их

Беру и в житницу кладу, а с ними и болезни:

Могильщиков-жнецов самих с их жатвой хороню я,

И сборщики снопов тогда в забвенье исчезают.

Со зрелой сладостной лозы, забытой виноделом,

Две сочных ягоды тогда от взора ускользнули,

Но се – ничтожнейшая часть, ведь урожай огромен!

₉

На всех охочусь я, везде я стерегу добычу,

На зыбях моря, на земле, – Смерть говорит с насмешкой, –

Орлы слетаются ко мне с безбрежных далей моря,

Морских чудовищ кличу я, зверей, пернатых с неба,

Я старцев, отроков зову, младенцев: пусть докажут

Тебе лишь, о Марии сын, насколько я всевластна.

Неужто Твой способен Крест лишить меня той власти?

Ведь он из древа: древом я и вырвала победу!

₁₀

Хотела я продолжить речь, но предаюсь молчанью,

Знай, что без счета у меня речей и доказательств,

Зачем отборные слова нужны? Вглядись в деянья:

Вот все они, и за себя они замолвят слово.

Да, не внушаю я, как вы, всем простецам и детям

О воскресении мечту. Когда они воскреснут?

Дай доказательство сейчас, коль Ты настолько властен,

Чтоб грезы будущих надежд принять сподручно было».

Умолкла Смерть, окончив речь презренья и насмешки,

И вдруг в Аду, как гром с небес, раздался глас Господень,

Раскатами загромыхал, отверз могилы кличем[19].

И Смерть и сумрачный Шеол, не знающие света,

Вдруг охватил великий страх, и Ангелов когорты

Сверкающие взяв лучи во длань, вошли в потемки,

И перед ликом Мертвеца, Который жизнь дарует,

Подняли мертвых, тлен стряхнув, и мертвецы в веселье

Живыми вышли из могил, в багряный стыд окрасив

Ланиты тех, кто тщетно мнил, что Жизнь Саму убили.

И Смерть, бледнея, говорит: «Где времена былые –

Век Моисея, – что за пир, что за великий праздник

Тогда мне агнец даровал в оазисах Египта:

Я сладких первенцев брала, и горы детских трупов

У врат Шеола, словно снедь, для празднества лежали,

Но Агнец Праздничный, увы, на торжестве желанный,

Вдруг начал грабить мой Шеол, Он дюжины хватает

И забирает мертвецов, бесстыдно похищает!

Тот агнец наполнял гробы, любимые могилы,

А Этот, дерзкий, полноту гробов опустошает

₁₃

О, что за пытка для меня кончина Иисуса!

Я предпочла бы, чтоб Он жил, чем умер мне на гибель!

Мертвец мятежный, смерть Его, мне, Смерти, ненавистна!

Смерть всякого услада мне, но смерть Его в соблазн мне.

Надеюсь и мечтаю я: Он оживет вот-вот уж,

Ведь быв живым, Он лишь троим вернул дыханье жизни,

Троих Он мертвых воскресил. Теперь, когда Он умер,