О времени и о себе

В 1974 году Александр Глезер и художник Оскар Рабин, основатель группы неофициальных художников «Лианозово», организовали знаменитую «Бульдозерную выставку», уличную выставку картин московских художников-нонконформистов, проходившую на пересечении улиц Островитянова и Профсоюзной. После её разгона Саша Глезер вынужден был уехать из СССР.

Более всего мужскую часть нашей группы привлекал футбол. Играли при любом удобном случае, ибо всегда у кого-нибудь в чемоданчике, с которыми в то время ходили студенты, оказывался маленький детский мячик.

Играли, например, во время военных занятий на Ленинских горах, куда нас периодически вывозили на грузовике «играть в войну». Матч начинался после того, как под предводительством бравого подполковника Козлова мы быстрее намеченного брали в плен «вражеского пулемётчика» Марка Лисагора, затаившегося в кустах с деревянной трещоткой. Так появлялось время для любимой игры. Козлов этого не одобрял, и в подобных случаях у него возникал риторический вопрос: «А кто Родину будет защищать?!». Но был он с нами не очень строг.

Проводились матчи и с нашими однокурсниками-геологами во время уборки картофеля в подмосковном колхозе.

Но наиболее яркий матч состоялся гораздо позже, на выезде — в колонии общего режима под городом Салаватом во время производственной практики. Борьба была отчаянной, все болельщики поддерживали не нас, и мы на всякий случай проиграли. Правда, с маленьким счётом, но к большой радости руководства лагеря и его обитателей.

Студенты нашей группы, и я в том числе, активно участвовали в составе факультетской команды в смотрах художественной самодеятельности, на которых нефтемеханический факультет, как правило, занимал первое место. Мы сочиняли тексты для капустников и для набирающего тогда силу КВН. Всё шло, вроде бы, хорошо, но были и весьма серьёзные, я бы сказал, опасные инциденты. Вот один из них:

Второй курс. Самодеятельность нашего нефтемеханического факультета, в которой я уже тоже участвовал, подготовила к празднику небольшую пьеску о старшекурсниках, готовящихся после института ударно трудиться на благо Родины. Для пущей убедительности нужна была патриотическая песня. Её поручили написать мне. Я, конечно, согласился и написал. Получилось очень патриотично. Начиналась песня с очень бодрого и очень, как мне казалось, отвечающего содержанию пьесы куплета:

Мы сегодня с институтом расстаёмся.
На работу нас страна зовёт.
Верим, что успехов мы добьёмся
Вместе со страной пойдём вперёд.

Я был очень горд собой, потому кончалась песня ещё патриотичней:

Мы трудиться будем беззаветно
И отбросим чуждый формализм,
Чтоб скорей приблизить к нам заветный
Полный солнца, счастья, света коммунизм.

Как было тогда положено, пьеса должна была пройти цензуру деканата. Её поручили заместителю декана подполковнику Добровольскому. Он вызвал всех трёх авторов пьесы, прочёл её и спросил, кто написал песню. Я гордо признался, ожидая похвалы. После небольшой паузы Добровольский спросил меня: «Откуда ты взял, что у нас есть чуждый формализм?». Я растерялся и не знал, что ответить. А он продолжал: «У нас нет и не может быть никакого формализма. Заруби это себе на носу! Мы тебя взяли недавно на наш факультет, а за такие стихи можем вполне тебя исключить. Хоть сегодня! Ты понял?». Я всё понял и поэтому молчал. От исключения меня спасли отметки в моей зачётной книжке. Там были только пятёрки. Мне сделали устный выговор, но в институте оставили.

Мой брат Володя

Володя и я

Так что было и такое. Недаром многие называли наш институт литературно-музыкально-спортивным с нефтяным уклоном.

21 ноября 1954 произошла трагедия. Умер Вова, мой старший брат. В нашей семье всегда считалось, что я — слабый ребёнок, а он — сильный. И действительно, я часто болел и, кроме шахмат, никаким спортом серьёзно не занимался. А Вова с детства был сильным мальчиком, потом стал сильным юношей. Он профессионально занимался поднятием штанги, добивался хороших результатов.

Для меня он всегда был образцом во многих отношениях. У него было много друзей, и я был счастлив, когда он брал меня в свою компанию, где я мог слушать их беседы и многому у них учиться, ведь Вова был старше меня на пять лет, а некоторые его друзья были старше его.

Он был для меня не только старшим братом, он был для меня старшим другом. Причиной смерти стал инфаркт миокарда, который был следствием его перегрузок в спортивной секции. Ему было всего 23 года. Сказать, что я его помню, значит ничего не сказать. Я вижу его живого, разговариваю с ним, обсуждаю с ним свои дела, спрашиваю его советов.