О времени, стране и о себе. Первый секретарь МГК КПСС вспоминает

Товарищи уехали в Московский Совет, я ушел на заседание Секретариата ЦК, которое было назначено на десять часов утра, после возвращения с Секретариата ЦК мне передали, что звонил Никольский (может быть, Белов – точно не помню) и сказал, что Лужков это предложение не поддержал. Больше я к этому вопросу (Л. 15) не возвращался, хотя надо сказать, что частично мое предложение было реализовано, поскольку была восстановлена деятельность ряда районных исполнительных комитетов и телефонограммы из Моссовета шли в их адрес.

В тот день на Секретариате Центрального Комитета КПСС присутствовали практически все члены Секретариата за исключением Лучинского и Семеновой – они находились в отпуске. Вел Секретариат Шенин, поскольку Ивашко, исполнявший обязанности Генерального секретаря ЦК КПСС на время его отпуска, находился в это время в больнице. Обсуждался только один вопрос – созыв пленума Центрального Комитета партии. Было два предложения: первое – провести пленум на следующий день, во вторник 20 августа, второе – провести в среду утром 21 августа. Мотивировка второго предложения заключалась в том, что людям потребуется время для того, чтобы собраться. Я выступал за первое предложение и, кроме того, предложил порядок его проведения: в 15 часов собрать Политбюро, в 16 часов секретарей областных комитетов партии и в 17 часов провести пленум. Хотя окончательного решения на Секретариате принято не было, но, в принципе, я понял, что большинство было за то, чтобы провести пленум во вторник. Вернувшись в городской комитет партии, я собрал секретарей районных комитетов партии, аппарат горкома, рассказал о состоявшемся совещании в связи с объявлением чрезвычайного положения, о том, что завтра будет пленум, и будут выработаны рекомендации по этому поводу, и обратился с призывом поддерживать только конституционные действия и, самое главное, не допустить (Л. 16) в городе забастовок, митингов, манифестаций, что в условиях чрезвычайного положения и наличия большого количества войск могло парализовать жизнь девятимиллионного города, вызвать самые негативные последствия, привести к крупным столкновениям. (Л. 17) Где-то в середине дня в горком партии стали поступать сведения о том, что на предприятия пошли телеграммы из Московского Совета, призывающие приостанавливать деятельность, объявлять забастовки, что часть депутатов и некоторые жители города собираются у ворот предприятий и агитируют за остановку производства, приглашают на митинг на Манежную площадь.

Меня это крайне встревожило, и я попытался связаться с Лужковым. Мне было заявлено, что его нет на месте, и поэтому соединиться с ним мне не удалось. Тогда я попытался связаться с Янаевым. У Янаева шло совещание, но через некоторое время все-таки удалось с ним связаться, я высказал свои опасения, и он предложил мне приехать, поскольку в этот момент у него обсуждался данный вопрос. Приехав к Янаеву, я застал там весь состав Чрезвычайного комитета, за исключением премьер-министра Павлова.

При мне обсуждались следующие вопросы. Было предложено министру иностранных дел Бессмертных собрать послов с тем, чтобы объяснить им ситуацию и причины введения чрезвычайного положения. Александр Александрович от этого отказался, объяснив это тем, что необходимые телеграммы он послал, где заверил соответствующие правительства зарубежных стран, что внешняя политика Советского Союза не меняется, а собирать послов нет ни такой возможности, ни такой необходимости. Вторым вопросом был (Л. 18) вопрос о сессии Верховного Совета СССР. Тогда же шел разговор о том, что сессия Верховного Совета СССР будет созвана 26 августа. Кроме этого, все единодушно пришли к мнению, что раз до этого времени собирается российский парламент, то необходимо, чтобы все восемь членов Чрезвычайного комитета пришли на российскую сессию и объяснились с депутатами.