О всех созданиях - больших и малых

Джонни снова засмеялся и положил ладонь на массивную голову бесконечно выразительным жестом. Я взял карту, поставил дату, записал результаты осмотра, также принятые мною меры и отдал ее Джонни.

— Вот и все. Он в прекрасной форме, и больше ему ничего не требуется.

— Спасибо, мистер Хэрриот, ну так до следующего раза!

Молодой человек взял поводок, я проводил их обоих по коридору до двери и задержался на пороге, наблюдая, как Фергус постоял у обочины, пропустил автомобиль и только потом повел хозяина через улицу.

Они было пошли по противоположному тротуару, но тут их остановила женщина с хозяйственной сумкой и принялась что-то оживленно говорить, то и дело поглядывая на красавца пса. Несомненно, она говорила о Фергусе, а Джонни поглаживал благородную голову, улыбался и кивал — говорить и слушать про Фергуса он мог без конца.

Около двух позвонил мистер Бартл и сказал, что у Джаспера вроде бы опять начинаются судороги. Забыв про обед, я помчался к нему и повторил инъекцию нембутала. Мистер Бартл, владелец фабрики сухих кормов для крупного рогатого скота, был очень приятным и неглупым человеком.

— Мистер Хэрриот! — сказал он. — Пожалуйста, поймите меня правильно. Я вполне вам доверяю, но неужели вы больше ничего сделать не можете! Я так привязан к этой собаке…

Мне осталось только безнадежно пожать плечами.

— Если бы это зависело от меня! Но других средств нет.

— А какое-нибудь противоядие?

— Боюсь, его не существует.

— Так что же… — Он страдальчески посмотрел на неподвижно вытянувшегося пса. — В чем, собственно, дело? Почему Джаспера сводят такие судороги? Я в этом не разбираюсь, но мне хотелось бы понять, в чем суть.

— Ну, я попробую объяснить, — сказал я. — Стрихнин воздействует на нервную систему, увеличивая проводимость спинного мозга.

— А что это означает?

— Чувствительность мышц к внешним раздражителям возрастает, и при малейшем прикосновении или даже звуке они резко сокращаются.

— Но почему собаку так выгибает?

— Потому что мышцы-разгибатели сильнее мышц-сгибателей, и в результате спина выгибается, а ноги вытягиваются.

Он кивнул.

— Понимаю, но… Ведь такое отравление чаще всего смертельно? Так что именно… убивает их?

— Они погибают от удушья в результате паралича дыхательного центра или мощного сокращения диафрагмы.

Возможно, некоторые его недоумения остались неразрешенными, но разговор был для него слишком тяжел, и он замолчал.

— Мне хотелось бы, чтобы вы знали одно, мистер Бартл, — сказал я после паузы. — Почти наверное они при этом не испытывают боли.

— Спасибо! — Он нагнулся и слегка погладил спящего пса. — Значит, ничего больше сделать нельзя?

Я покачал головой.

— Снотворное препятствует возникновению судорог, и нам остается надеяться, что в его организме осталось не слишком много стрихнина. Я загляну попозже, а если ему станет хуже, сразу позвоните, и я буду у вас через несколько минут.

На обратном пути мне пришло в голову, что те же причины, по которым Дарроуби был раем для любителей собак, превратили его в рай и для их отравителей. Повсюду вились соблазнительные зеленые тропинки — по берегу реки, по склонам холмов и среди вереска на вершинах. Сколько раз я сочувствовал владельцам собак в больших городах, где их негде прогуливать! У нас в Дарроуби в этом смысле никаких затруднений не возникало. Но и для отравителя тоже. Он мог разбрасывать свою смертоносную приманку буквально где хотел, оставаясь незамеченным.

Я кончил дневной прием, когда зазвонил телефон. В трубке раздался голос мистера Бартла, и я спросил:

— Опять начались судороги?

— Нет. — Он помолчал. — Видите ли, Джаспер умер. Он так и не очнулся.

— А… Мне очень жаль…

Меня охватило тупое отчаяние. Седьмая собака за неделю!

— Во всяком случае, благодарю вас, мистер Хэрриот. Я понимаю, что спасти его было невозможно.

Я с тоской повесил трубку. Он был прав: никто ничего тут сделать не смог бы, такого средства не существовало. Но мне от этого легче не становилось. Когда животное, которое ты лечишь, погибает, значит, ты потерпел поражение. И это тягостное чувство долго не проходит.

На следующий день мне пришлось поехать за город; жена фермера встретила меня на крыльце со словами:

— Вас просили сейчас же позвонить в приемную.

Трубку сняла Хелен:

— Только что пришел Джек Бримен со своей собакой. По-моему, опять стрихнин.

Я извинился перед фермершей и на предельной скорости помчался назад в Дарроуби. Джек Бримен был каменщиком. Какую бы работу ему ни поручали — чинить дымоходы, крыши, ограды, — он всегда приходил в сопровождении своего белого жесткошерстного терьера, и юркая собачка весь день вертелась между штабелями кирпича или обследовала окрестные луга.

Джек был моим хорошим знакомым — мы с ним часто пили пиво у «Гуртовщиков», — и я сразу узнал его фургон у крыльца Скелдейл-Хауса. Пробежав по коридору, я увидел, что он стоит, нагнувшись над столом в смотровой. Его песик лежал на столе в позе, которой я так страшился.

— Джим, он умер…