О всех созданиях - больших и малых

Я быстро набрал новую дозу и начал вводить ее, а внутри у меня все сжималось, потому что она была слишком велика. Полагается один кубик на пять фунтов веса тела, и превышение может привести к гибели животного. Я не отрываясь следил за делениями на стеклянном цилиндре шприца, и, Когда поршень прошел черту безопасности, во рту у меня Пересохло. Но эту судорогу необходимо было расслабить, и я продолжал упрямо нажимать на шток.

И, нажимая, думал, что, если Фергус сейчас погибнет, так и не буду знать, винить ли в этом стрихнин или себя.

Фергус получил дозу заметно больше смертельной, но наконец его напряженное тело начало расслабляться, а я, сидя на корточках рядом с ним, боялся взглянуть на него: вдруг я все-таки его убил? Наступил долгий мучительный момент, когда он безжизненно замер, но потом грудная клетка почти незаметно поднялась, опустилась, и дыхание возобновилось.

Однако легче мне не стало. Сон был таким глубоким, что пес находился на грани смерти, и тем не менее я нал, что его необходимо держать в таком состоянии, иначе у него не будет никаких шансов. Я послал миссис Клиффорд позвонить Зигфриду и объяснить, что пока я должен остаться у них, придвинул стул, сел и приготовился к бесконечному ожиданию.

Шли часы, а мы с Джонни все сидели возле вытянувшейся на полу собаки. Джонни говорил о случившемся спокойно, не ища сочувствия к себе, словно у его ног лежал просто их домашний пес, — и только его ладонь нет-нет да и искала голову там, где ее больше не было.

Время от времени у Фергуса появлялись признаки приближения новой судороги, и каждый раз я вновь погружал его в бесчувственное состояние, возвращая на грань смерти. Но иного выхода не было.

Уже далеко за полночь я, с трудом раскрывая слипающиеся глаза, вышел на темную улицу. Я чувствовал себя совершенно опустошенным. Нелегко было следить, как жизнь дружелюбной, умной собаки, которая не раз облизывала тебе лицо, то совсем затухает, то вновь начинает еле-еле теплиться. Когда я ушел, он спал — по-прежнему под действием снотворного, однако дыхание стало глубоким и регулярным. Начнется ли прежний ужас опять, когда он проснется? Этого я не знал, но оставаться дольше не мог: меня ждали и другие животные.

Тем не менее тревога разбудила меня ни свет ни заря. Я проворочался на постели до половины восьмого, убеждая себя, что ветеринар не имеет права позволять себе подобное, что так жить попросту невозможно. Но тревога была сильнее голоса рассудка, и я ускользнул из дома, не дожидаясь завтрака.

Когда я постучал в дверь серого домика, нервы у меня были натянуты до предела. Мне открыла миссис Клиффорд, но я не успел ее ни о чем спросить: из комнаты в прихожую вышел Фергус.

Его еще пошатывало от лошадиных доз снотворного, но он был весел и выглядел вполне нормальным — все симптомы исчезли. Вне себя от радости я присел на корточки и зажал в ладонях тяжелую голову. Фергус тут же прошелся по моему лицу влажным языком, и я еле отпихнул его.

Он затрусил за мной в комнату, где Джонни пил чай, и тотчас сел на свое обычное место возле хозяина, гордо выпрямившись.

— Может, выпьете чашечку чаю, мистер Хэрриот? — спросила миссис Клиффорд, приподняв чайник.

— Спасибо. С большим удовольствием, миссис Клиффорд, — ответил я.

В жизни мне не доводилось пить такого вкусного чая. Я прихлебывал, не спуская глаз с улыбающегося Джонни.

— Даже трудно сказать, какое это было облегчение, мистер Хэрриот! Я сидел с ним всю ночь и слушал, как бьют часы на церкви. И вот после четырех я понял, что мы одержали верх: он поднялся с пола и пошел, вроде бы пошатываясь. Ну, тут я перестал бояться и просто слушал, как его когти стучат по линолеуму. Такой чудесный звук!

Он повернул ко мне счастливое лицо с чуть заведенными кверху глазами.

— Я бы пропал без Фергуса, — сказал он тихо. — Не знаю даже, как мне вас благодарить.

Но когда он машинально положил ладонь на голову могучего пса, который был его гордостью и радостью, а почувствовал, что никакой другой благодарности мне не нужно.

На этом эпидемия стрихнинных отравлений в Дарроуби кончилась. Пожилые люди все еще ее вспоминают, но кто был отравителем, остается тайной и по сей день.

Вероятно, меры, принятые полицией, и предупреждения в газетах напугали этого психически неуравновешенного человека. Как бы то ни было, с тех пор все редкие отравления стрихнином носили явно случайный характер.

А мне осталось грустное воспоминание о полном моем бессилии. Ведь выжил только Фергус, и я не знаю почему. Не исключено, что тут сыграли роль опасные дозы снотворного, на которые я решился только от отчаяния. А может быть, он просто проглотил меньше яда, чем другие? Этого я никогда не узнаю.

Но многие годы, глядя, как великолепный пес величественно выступает, безошибочно ведя своего хозяина по улицам Дарроуби, я ловил себя все на той же мысли: раз уж спастись суждено было только одной собаке, хорошо, что это был именно Фергус.