О западной литературе

Разумеется, «Конец одного романа» – «роман с ключом» в полном смысле слова: реальный прототип есть не только у Бендрикса, но и у Сары. Роман написан по следам тринадцатилетней любовной связи писателя с Кэтрин Уолстон – женщиной во многих отношениях выдающейся и на протяжении всей жизни вызывавшей к себе повышенный интерес современников. Что ж, тем любопытнее сопоставить возлюбленную прозаика Грина с возлюбленной прозаика Бендрикса.

Кэтрин родилась в Нью-Йорке в 1916 году и девятнадцатилетней студенткой, катаясь на горных лыжах в Нью-Хэмпшире, познакомилась с Гарри Уолстоном, членом Палаты лордов и одним из богатейших людей Англии. Через пару дней он сделал ей предложение, и Кэтрин без колебаний ответила согласием. Уже прибыв на родину мужа, новобрачная изрядно шокировала консервативных Уолстонов – хотя бы тем, что раскатывала по паркету и коврам на роликах. Ослепительно красивая и вызывающе сексуальная, Кэтрин оставалась раскованной американкой и в чопорной Англии.

Молодые супруги жили в фантастической роскоши – их фешенебельные апартаменты, особняки, поместья и плантации были разбросаны по обоим островам Соединенного Королевства. Можно сказать, жили в мире и согласии, хотя и несколько своеобразного свойства. Родившая (лишь предположительно от мужа) пятерых детей, Кэтрин отличалась редкостным распутством. Беззаветно влюбленный в нее, Гарри закрывал глаза на то, что его жена путается едва ли не со всеми подряд – крупными шишками и жалкими клерками, англичанами и иностранцами.

С Грином она познакомилась заочно. Будучи страстной поклонницей его прозы, Кэтрин через жену писателя, Вивьен Грин, обратилась к нему с просьбой стать ее крестным отцом при обращении в католичество. Грин не смог присутствовать на крещении, прислав вместо себя жену. А ту чрезвычайно поразил тот факт, что крестница ее мужа улетела из церкви на личном самолете. Рассказ Вивьен заинтриговал и самого писателя – и он пригласил Кэтрин погостить в семейном доме Гринов в Оксфорде, где и влюбился в нее с первого взгляда. Ему было сорок два года, ей – тридцать.

«Я люблю тебя дико, безумно и безнадежно», – признался Грин в одном из писем к Кэтрин. Их бурный многолетний роман постоянно подпитывался мыслями о неизбежной расплате: как-никак, будучи католиками, они творили не только прелюбодеяние, но и в конфессиональном смысле кровосмесительство (ведь Кэтрин была крестной дочерью писателя); смертный грех усиливал остроту сексуального наслаждения. Однажды Грин написал возлюбленной, что двойная супружеская измена его радует, потому что само осознание того факта, что душа его пребывает в смертельной опасности, настраивает грешника на религиозный лад. Ему кажется, признался он далее, будто он завел интрижку с одной из героинь собственной прозы.

Весьма примечательным было в этой любовной истории и поведение обоих обманутых супругов. Примечательным хотя бы потому, что никто даже не брал на себя труда их обманывать. Вивьен Грин (подобно своей советской современнице Конкордии Дробанцевой, жене Льва Ландау) готовила Грэму с Кэтрин ужин и перестилала постель, после чего удалялась на свою половину дома. В 1948 году чета Гринов формально разошлась, однако писатель так и не дал жене развода: отчасти как примерный, хотя и «трудный» католик, отчасти из страха перед тем, что, разведясь, он не удержится от какого-нибудь нового брака.

Еще удивительнее вел себя лорд Уолстон. Не раз радушно принимая писателя у себя дома, он вместе с тем без возражений отпустил Кэтрин с Грэмом в суррогатное свадебное путешествие по Европе и безмятежно переписывался с женой, которая, например, сообщала ему с Капри о том, что Грин после бурной ночи неизменно усаживается за работу, тогда как она сама коротает время, раздумывая над рецептами новых коктейлей.

Именно об этой совместной поездке двух набожных католиков возник слух, будто они не упустили возможности согрешить за алтарем ни в одной из бесчисленных итальянских церквей.

«Гадость какая! – возмущалась Белинда Стрэйт, сестра Кэтрин Уолстон. – Докладывает ему [мужу] каждый раз обо всем! Не хватает приписки: „Только тебя нам и не хватает!“».

Впрочем, «Конец одного романа» Белинде в целом понравился, в отличие от ее племянниц и племянников, которые были возмущены прежде всего тем, как изображен писателем их отец.

В последующие десятилетия младшие Уолстоны разразились целой серией презрительно-насмешливых воспоминаний о связи матери с человеком, от которого их в детстве прятали, потому что он якобы терпеть не мог детей, и который обладал вдобавок множеством комических привычек: например (как один из персонажей прозы его соперника Сомерсета Моэма), требовал, чтобы свежие газеты подавали ему нераспечатанными или, в крайнем случае, проглаживали их после «предшественника» горячим утюгом.