О завтрашнем дне не беспокойтесь

То ли рея у них надломилась, то ли лебедку заело, но в результате этой оплошности, «Стриж» резко накренился, зачерпнул правым бортом воду, и внезапно перевернулся вверх дном. Оверкиль произошел настолько неожиданно, что участники абордажной схватки остановили рукопашный бой и несколько минут, молча, наблюдали за тем, как «Стриж», словно большое опрокинутое корыто, беспомощно колышется на волнах. Из экипажа «Стрижа» спаслись немногие, — в основном палубные матросы. Гоплиты, одетые в тяжелые доспехи, выбраться на берег вплавь не смогли. Полторы сотни гребцов, находившихся на нижней палубе, еще какое-то время могли жить, пока вода полностью не вытеснила из корпуса перевернувшегося судна воздух. Течение вынесло потерявшую управление «Ласточку» и сцепившуюся с ней «Эсмеральду» из речного ущелья, и вскоре оба судна сели на каменистую мель в ста метрах от западной береговой линии. В результате удара о дно «Ласточка» получила пробоину, и у нее отвалился киль. «Эсмеральда», благодаря фальшкилю и меньшей осадке, практически не пострадала, если не считать сломанного кормового руля. С помощью длинных шестов, найденных на захваченном корабле, галеру удалось с мели довольно быстро снять. Для замены руля потребовалось больше времени, но и с этой задачей мои люди справились за короткий срок. Наши потери были минимальные: один убит, десять получили ранения различной степени тяжести. Погибшего звали Меркурий. Он был родом из Альхона и считался одним из лучших матросов «Клементины». Во время абордажной схватки ему было положено прикрывать меня большим овальным щитом, и он принял на себя, наверное, десяток метательных ножей и копий, пока его самого не сразила стрела арбалетчика, прятавшегося в пустой бочке из-под моченых яблок. Это произошло уже после начала массовой сдачи экипажа «Ласточки» в плен, поэтому, вытащив убийцу Меркурия из укрытия, его немного поколотили, но пощадили. Противник потерял десять убитыми и человек тридцать получили тяжелые ранения. Корабельный врач «Ласточки» Моисей-хан и судовой священник Назарий попросили разрешения переправить всех тяжелораненых на ближний берег, чтобы оказать им посильную помощь.

Посоветовавшись с Сансарой, я предоставил им две шлюпки с гребцами.

Тех, кто из-за кровопотери подавал самые слабые признаки жизни, воительницы доставили на берег на носилках, пройдя вброд по мелководью, и даже поделились перевязочным материалом из своих индивидуальных медицинских пакетов. Капитаном «Ласточки» оказался некто Шелом-хан из Сиракуз. Этот моряк среднего возраста и непримечательной внешности мне был совершенно неизвестен. Капитан подполз ко мне на коленях, умоляя сохранить ему жизнь. Вслед за капитаном подобным же образом изъявили покорность старший помощник в чине лейтенанта, боцман, мичман и командир взвода гоплитов. Мне эти пленные были совершенно неинтересны. Я требовал найти Виктора-хана. Наконец, они его привели: с сильными ожогами на руках и в одежде, безнадежно прожженной и пропахшей порохом.

— Кто это тебя так изукрасил? — спросил я, указав жестом на глубокий рваный шрам, проходящий через все лицо, по диагонали от левого виска.

— Твой братец Банзай-хан нагайкой. Кто же еще? — ответил пленный на мой вопрос.

— Настя и детишки, которых я ей сделал, надеюсь, живы и здоровы? — спросил я, раскрыв тайну ее беременности. Разве я виноват в том, что природа наделила меня способностью любить и глубоко проникать в душу и в тело женщины, да и сама донна Анастасия заранее меня предупредила, когда у нее открывается «женское окно». Его ответом на мой вопрос были страшные ругательства. Опуская нецензурные выражения, он сказал мне, примерно, следующее:

— Слушай, ты! Я не знаю, кто ты: вампир, оборотень или человек, пришелец или ушелец, — но я должен тебе сказать: «Я тебя давно раскусил и я тебя ненавижу за то, что ты обрек меня на нестерпимые душевные муки. Ты — самодовольный и похотливый козел, а я вынужден страдать за все: за свою жалкую шкуру, за судьбу близких мне людей и даже за будущее человечества».

— Человек! Это — звучит гордо! — некстати заметил я.

— Ах ты, сука!!! — закричал он и сделал попытку вырваться из рук матросов, которые помнили его еще по «Клементине».

— Повесить! — коротко приказал я, понимая, что больше с Виктором мне разговаривать не о чем. Перед тем как, как Виктора-хана вздернули на рее (с которой он, кстати, сорвался и затем, вплавь, добрался до противоположного берега) его обыскали и нашли за пазухой в непромокаемом чехле из шкуры тюленя некий предмет из металла и дерева. Это был однозарядный пистолет с капсюльным ударным замком. «А, что? Почему бы не проверить, какова его убойная сила?»— подумал я, и выстрелил из пистолета в сторону капитана Шелом-хана, который уж точно меня никогда не предавал и с которым я едва ли был когда-то знаком.