Другой парадокс. Считается, что красота «достается». Но в то же время мы предполагаем, что ее нужно добиваться. За красотой нужно ухаживать, следить, совершенствовать ее — при помощи спорта, питания, лосьонов и кремов. Иногда ее можно создать или сымитировать, при помощи косметики и удачно подобранной одежды. (Последнее надежда, конечно, — операция.) Красота — это сырье для искусства украшательства, того, что в наше время стало «индустрией» красоты. Красоту определяют одновременно как дар — тот факт, что одни люди рождаются красивыми, а другие нет, видят как одну из самых вопиющих несправедливостей природы (или Бога) — и как состояние самоулучшения. Под физической привлекательностью понимается одновременно естественное состояние женщины и цель, к которой ей нужно упорно стремиться, чтобы отличаться от других женщин.
Это предполагает еще один парадокс. Быть красивым — значит быть неповторимым, выдающимся. Но также быть красивым означает соответствовать определенной норме или правилу («моде»). Парадокс смягчается, если вспомнить, что красота — это одна из тех идей, подобно истине и свободе, которые получают смысл за счет противопоставления (пусть и негласного) какой-то антагонистической, негативной идее. Но наивно предполагать, что «уродство» — это единственная противоположность «красоте». В действительности по логике моды красивое даже обязано поначалу казаться уродливым. Более неочевидная противоположность «красивого» — это «обычное», «вульгарное».
В вопросах красоты мы все рождаемся деревенщиной. Мы постепенно усваиваем, что считается красивым, — а это значит, красоте можно научить. И едва ли это такой урок, от которого мы начинаем стремиться к равенству. Красота — это классовая система, существующая в рамках сексистского кодекса; ее суровые процедуры оценивания и неуправляемое раздувание чувств превосходства и второсортности существуют вопреки (а может, и по причине) поразительной восходящей и нисходящей мобильности внутри нее. Красота — это бесконечная социальная лестница, восхождение по которой становится особенно трудным из-за того факта, что в нашем обществе условия для вступления в ряды аристократии красоты постоянно меняются. На верхушке иерархии находятся «звезды», и они монополизируют право на внедрение новых, дерзких идей красоты, которые затем подхватывает и имитирует огромное число людей.
Некоторые перемены в идеале красоты в действительности не совсем перемены. Зачастую новые на первый взгляд стандарты красоты подчиняются всё тем же ценностям. Когда большинство европейцев и американцев — в том числе женщин — работали на улице, очень белая кожа была sine qua non, обязательным условием для женской красоты. Теперь, когда большинство людей работает в помещении, привлекательной считается смуглая кожа. Видимые перемены в идеале красоты скрывают за собой абсолютную неизменность стандартов. Чем ценится и бледность, и загар, так это отсутствием ассоциации с трудом — это цвет кожи роскоши, привилегий, отдыха. Другой пример. За прошедший век идеальной женской фигурой считали всё более и более худое тело, особенно в бедрах, и причиной тому не случайный сдвиг «вкусов». На протяжении истории все общества жили в условиях дефицита, и поскольку большинство людей недоедало, именно полнота (или даже ожирение) казалась красивой. В беспрецедентно изобильных едой Европе и Северной Америке, где впервые в истории большинство людей ест слишком много, особо отмечают именно стройность.
То, что многие стандарты красоты держатся на признаках, отличающих «немногих» от «многих», не означает, что все идеи красоты в нашем обществе одинаковы и что не происходит никаких интересных изменений. Красота в том виде, в каком мы ее понимаем, живет в соответствии с задачами общества потребления, а именно задачей создавать потребности, которых не было ранее.
На ранних стадиях развития потребительства, когда относительно немного людей порождает спрос, стандарты остаются вызывающе высокими, снобистскими. Красота ассоциируется с хрупкостью, недоступностью, роскошью, изысканностью. Но по мере того как количество потребителей начинает стабильно расти, стандарты неизбежно снижаются. Теперь мы имеем менее аристократичных, менее меланхоличных, менее внушающих трепет моделей красоты.