О жизни, зеркалах, лисицах, о том о сем

Чуть позже попалось в мой невод, заброшенный в сферу духа, «Открытое письмо молодому человеку о науке жить». Текст, который во многом меня изменил, Моруа написал в восемьдесят лет. Помните, слова душевной песни: «В жизни раз бывает восемнадцать лет…» Так вот, восемьдесят лет бывает, что и не бывает. На радость поклонников своего таланта писатель-биограф, писатель-романист, писатель-наставник не только дожил до преклонного возраста, но и сумел сохранить ясность ума, и способность к художественному формулированию.

Процитирую Вам из «Открытого письма» пассаж, который (по задумке автора) должен убедить молодых людей в том, что малопривлекательная внешность не есть помеха для любовных побед:

«Я знал одного большого сердцееда, который был страшен, как смертный грех. Но если он хотел добиться женщины, то осаждал её буквально дни и ночи напролёт. Он засыпал возлюбленную записками, цветами, тщательно выбранными подарками, свидетельствовавшими о прекрасном знании её вкусов. Поначалу красавица возмущалась, жаловалась, приказывала ему прекратить. Потом она привыкала к этим сюрпризам и уже не могла без них обойтись. Раньше её раздражали ночные телефонные звонки, теперь она ждала их с замиранием сердца, тревожилась, если поклонник запаздывал. Сердце её было покорено. Крепость сдавалась».

Верно ли поступила «крепость»? Трудно судить, не зная толком участников любовной коллизии. Но у меня (могу Вам в этом признаться) всегда оставляли неприятный осадок такие победы. Виделось в них что-то несправедливо- неравновесное. Хотелось верить, что прекрасная Джульетта цветёт для пригожего Ромео, Маргарита положена только Мастеру, а доля изнеженной Изольды – услаждать ласками мужественного Тристана. Когда же девственницу-Изольду отдают, как на заклание, пожилому Марку, старый коршун Мазепа195 «заклёвывает» голубку-Матрёну Кочубей196, а Квазимодо, роняя слюни, раздевает взглядом Эсмиральду, кажется это противоестественным. И огорчает.

То ли дело, если красавица даёт отпор чудовищу! Радость охватывает душу… Расскажу про случай, имевший место в те давние времена, когда студенчество запоем читало «запрещённые» «Письма к незнакомке»…

С нами училась красивая девочка – Настя Орлова. Спортсменка, комсомолка и не просто красавица, а такая красавица, что подойти боязно. Смотрели мы на нашу Настеньку, как на прекрасную вазу. Посмотришь… и словно в Эрмитаж сходил… В мыслях не было… Ну Вы понимаете.

И надо же появился наглый и разбитной типчик, у которого в мыслях как раз таки было. Возжелал красу и гордость потока наглый и весьма неприятный с виду пятикурсник. Страхолюдина редчайшая… Ну, очень мерзкий… Ну представьте себе, Серкидон, адскую смесь Пикассо и Мефистофеля. И вот такое дьявольское отродье стало активно охаживать голубку нашу. Если немного переврать «старушку» Ларину, то: «Уж как он Настенькой прельщался,// Как мелким бесом извивался»197. Убеждал (надо же, что удумал!), мол, Настенька из «Аленького цветочка» приголубила чудище заморское, и вот как всё славно у них сложилось – и дворец, и остров, и каменья дорогие… Месяц длилась осада… И Вы знаете, наша Настя, на радость всему честному студенчеству, устояла, не повелась на сладостные речи и посулы…

Всё… Нет, почти всё. Вы, Серкидон, могли бы спросить меня, а как же Анжелика и хромой граф Жоффрей де Пейрак198, лицо которого изуродовано шрамом? Историю этой любви примем, как исключение. Граф настолько по-мужски безупречен, что не жаль отдавать такому эталонному молодцу всем мужчинам образцу прекрасную Анжелику.

Горько мне это говорить, но Вы, Серкидон, о такой женщине даже не мечтайте. Рано.

Жму Вашу руку, и до следующего письма.

-28-

Приветствую Вас, Серкидон!

Я только что от дантиста. В клинику брал с собой сборник стихов Евгения Лукина199, первым делом отыскал:

Тает жизнь в осеннем шелесте,

Усыхает, как лоза.

У меня вставные челюсти

И безумные глаза.

Скальте, скальте зубы юные!

Нет бы, скальда поберечь

За глаза его безумные

И фарфоровую речь!

Серкидон! Какая лапочка, какая очаровашка помогала остановить массовый падёж моих зубов. С ней бы мне повстречаться лет эдак… назад да где-нибудь на побережье… Ух, я бы выдал ей «Я помню чудное мгновение»! Это она сидела бы у меня с открытым ртом.

Очень рекомендую Вам, Серкидон, возлюбленную-дантиста. Вы бы посещали её два раза в год как дантиста и, надеюсь, гораздо чаще как возлюбленную. А я бы утешился как относительно Вас, так и относительно Вашей полости рта…

Так вот, Серкидон, в свете врачебного софита вспомнились мне строчки из романа «День творения» Владимира Краковского200. У героя романа болит зуб, он идёт к поликлинику.

Глава начинается так:

«Только возлюбленные и дантисты – кто ещё так низко наклоняют к нам лицо, только возлюбленные и дантисты – кто ещё смотрят нам в рот, только возлюбленные, только дантисты способны причинить нам такую боль…»