– Что же случилось, милый Симёз? – завидев губернатора Жьена, спросил герцог с той особой приветливостью, с которой он всегда относился к людям военным.
– Коннетабль у ворот Питивье; он выехал из Экуана с полутора тысячами всадников и сотней дворян.
– А с ними есть и еще кто-нибудь? Они что, все со своими людьми? – спросил герцог.
– Да, монсеньор, – ответил Симёз, – их всего две тысячи шестьсот человек. Говорят, что Торе следует сзади со своей пехотой. Если коннетаблю придет в голову дожидаться сына, у вас будет время с ним разделаться…
– А больше ты ничего не знаешь? Что заставило их взяться за оружие?
– Анн не привык много говорить и много писать. Поезжайте ему навстречу, брат мой, а я буду его приветствовать здесь отрубленной головой его племянника, – сказал кардинал и отдал приказ послать за Роберте.
– Вьельвиль! – воскликнул герцог, обращаясь к маршалу, который шел к нему. – Коннетабль стал настолько дерзок, что явился к нам вооруженным. Можете вы отвечать за порядок в городе, если я сейчас двинусь ему навстречу?
– Стоит вам только уехать, как горожане возьмутся за оружие. И кто знает, чем окончится схватка конницы с горожанами здесь, в этих узеньких улочках? – ответил маршал.
– Монсеньор, – сказал Роберте, быстро взбегая наверх по лестнице, – канцлер внизу у дверей и хочет войти. Впускать его или нет?
– Впустите, – ответил кардинал Лотарингский. – Оставлять коннетабля с канцлером было бы слишком опасно. Надо их разъединить. Королева-мать ловко нас одурачила, избрав на эту должность Лопиталя.
Роберте кивнул головой капитану, который дожидался ответа внизу, и быстро обернулся, чтобы выслушать распоряжение кардинала.
– Монсеньор, – сказал он, сделав над собою еще одно усилие, – я беру на себя смелость думать, что всякий приговор должен быть
– Пинар тебя смутил, Роберте, – сурово сказал кардинал. – Разве ты не знаешь, что король подписал приговор в тот самый день, когда он был вынесен, и для того, чтобы мы привели его в исполнение.
– Что же, пускай, выполняя ваше поручение, которое, кстати сказать, надлежит выполнить городскому прево, я поплачусь головой, меня это не страшит, монсеньор. Я согласен.
Герцог с безразличным видом слушал весь этот спор. Потом он взял брата под руку и увел его в дальний угол зала.
– Разумеется, – сказал он, – наследники Карла Великого имеют право на корону, которую отнял у их дома Гюг Капет[113]
. Только в силах ли они это сделать? Груша еще не поспела. Племянник наш умирает, а весь двор сейчас у Наваррского короля.– У короля не хватило духу, не то беарнца просто бы закололи, – ответил кардинал, – и тогда нам легко было бы разделаться со всеми его детьми.
– Место мы выбрали неудачное, – сказал герцог. – Штаты будут поддерживать мятежников. Лопиталь, за которого мы так стояли, в то время как королева Екатерина его отвергала, стал нашим противником, а нам надо, чтобы закон был за нас. У королевы-матери слишком много сейчас сторонников, чтобы можно было ее сослать… Да к тому же остаются еще три принца!
– Она уже больше не мать, она прежде всего королева, – сказал кардинал. – Поэтому, мне думается, именно сейчас надо кончать с ней. Решимость и еще раз решимость! Вот мой девиз.
После этого кардинал вошел в покои короля. Его брат последовал за ним. Кардинал направился прямо к Екатерине.
– Вам передали содержание бумаг Ла Саня, секретаря принца Конде: вы знаете, что Бурбоны хотят лишить ваших сыновей престола? – спросил он.
– Я все это знаю, – ответила итальянка.
– Тогда прикажите арестовать Наваррского короля.
– Для этого есть верховный главнокомандующий королевства, – сказала Екатерина.
В эту минуту у Франциска II возобновились жестокие боли в ухе, и он начал жалобно стонать. Врач, который в это время грелся у камина, пошел осмотреть больного.
– Ну как? – спросил герцог, обращаясь к первому врачу.
– Я не могу решиться делать ему припарки, чтобы отвлечь воспаление. Господин Амбруаз обещал спасти короля операцией, я с этим не согласен.
– Отложим все до завтра, – равнодушно сказала Екатерина. – И пусть врачи будут в сборе. Вы ведь знаете, сколько клеветы поднимается, когда умирают принцы.
Она поцеловала руку сына и удалилась.
– До чего же спокойно эта дерзкая купеческая дочь говорит о смерти дофина, которого отравил Монтекуккули, флорентинец из ее свиты! – воскликнула королева Мария Стюарт.
– Мария! – закричал молодой король. – Дед мой никогда не сомневался в ее невиновности!..
– Не допускайте ее завтра к королю, – шепотом сказала Мария Стюарт своим обоим дядям.
– А что будет с нами, если король умрет? – ответил кардинал. – Екатерина всех нас загонит в гроб.
Итак, в эту ночь вопрос о том, победит ли Екатерина Медичи или Лотарингцы, был поставлен со всей остротой. Прибытие канцлера и коннетабля означало мятеж, и следующее утро должно было все решить.