ЮР:
Все мы вернемся к настоящей живописи и к реальной фотографии. Потому что, не знаю, как насчет живописи, а фотография, если она не останавливает время, — она бессмысленна.ИА:
Вы знаете, по этому поводу я хочу сказать, что вот есть три голландских художника одного времени XVII века: Рембрандт, Франс Халс и Вермеер. Они все пишут натуру, и примерно одну и ту же: мужчин и женщин Голландии XVII века. Но! Какие же они безумно разные! Какие же глубины и какие миры они нам открывают! Каждый из них, работая в одно и то же время, работая с одной и той же натурой! Реальный мир неисчерпаем. Исчерпаемы, может быть, на каких-то этапах мы, потому что не видим каких-то путей воспроизведения.ЮР:
Мир неисчерпаем и требует фиксации. Что касается фотографии, вот это как раз зафиксированное время. Одно из времен, которое тогда существовало. Их много, времен. У каждого художника было свое время, у каждого фотографа свое время, и они вливаются в общее время, но у каждого все-таки было свое. Время, Ирина Александровна, это то, что уже прожито, то, что будет прожито, это еще не время.Самое личное
Жить рядом с искусством
Да, так бывает и со мной: приходишь, садишься на стульчик и смотришь, и находишься в диалоге с художественным произведением. И сейчас, даже среди наших вещей, очень знакомых мне, иногда хочется подойти именно к этой картине, а не к какой-нибудь другой, она чему-то отвечает в данный момент — настроению или переживанию. Иной раз вдруг окажется: смотри — я этого раньше не замечала, а сейчас заметила. Это очень часто случается. Это как сохранять интерес к жизни.
Я считаю, что старость заключается не в количестве морщин на лице, не в затрудненной походке и не в согнувшемся позвоночнике — это внешние приметы старости. Часто приметы старости, даже когда нет морщин и вы ходите ровно, — это только ваш интерес к жизни. Пока вы живете, пока вы растете, особенно в детстве, это восприятие идет необыкновенно активно, в юношестве появляются разнообразные, осознанные, взрослые интересы, — но, к сожалению, у очень большого количества людей это обрывается, и человек начинает жить тем багажом, который он успел до определенного момента в себя вобрать — это один тип людей. Другие люди продолжают прибавлять знания, эмоциональное ощущение восприятия мира, но уже в замедленных темпах. А некоторые эту жадность к жизни, жажду впечатления, рассчитывая на ответ внутренний, эмоциональный, на такой адреналин, если хотите, жизни, сохраняют очень долго. И если он в какой-то части, только в одной части, кончается в силу того, что, допустим, человек перестал хорошо слышать — что случается с пожилыми людьми, что делать — это у него отпало, или он, не дай бог, ослеп, не видит — сохраняется что-то другое. Важно уметь поддерживать свои интересы. Интерес к жизни прежде всего. И мне кажется, что старость, она в мере отмирания тех ваших рецепторов, которые позволяли вам воспринимать жизнь во всей ее полноте. Потому что, даже если вы стали меньше ходить в театр, это не значит, что вы стали меньше воспринимать. Возможно, вы живете какими-то другими мирами, но какими мирами? Есть наука или какое-то дело вашей жизни — это одна сторона вашего бытия, и есть культура, которая непосредственно не является делом вашей жизни, но это ваше обогащение — через театр, через музыку, живопись, литературу вы познаете жизнь.
Ирина Антонова в Пеннабилли, в саду у дома Тонино Гуэрра, апрель 2016. © Дарья Маслеева
Кругозор — это страшно важно. Кругозор для человека обязателен. Это должно идти параллельно с углублением того, что вы уже знаете. Есть очень много нахватанных людей. Чувствуешь, что они сняли верхний слой, как пленочку, с явления, а вглубь не пошли. У них необыкновенная жажда: все новое, новое, а есть и такие люди — узнали что-то на уровне названия, и этим ограничились.