Обагрённые (СИ)

Чад печально улыбнулся. При взгляде на Рубину, в его памяти вспыхнуло ослепительное, как искра, воспоминание — воспоминание о дочери. Он вспомнил даже её имя. Её звали Чели. Пять лет назад он потерял свою дочь. Чад растил её в одиночку целых двадцать лет, воспитывал девочку на самых лучших примерах, на самых светлых идеалах, которые знал. Чели выросла благодаря его стараниям замечательным человеком — добрым, отзывчивым, талантливым, стремящимся жадно познавать тайны мироздания и помогать людям вокруг себя. Чад не мог налюбоваться ею: своей кровиночкой, своей красавицей, своей умницей.

Когда ей исполнилось двадцать, Чели сама захотела пойти по стопам отца и стать учителем, чтобы дарить детям только чистое, доброе, светлое — всё, что исходило из её сердца. Именно тогда она написала свои первые в жизни стихи и поделилась ими с отцом, краснея от смущения и возбуждения:

Как будто вначале дороги

Стою, отправляясь в путь.

Крепче несите ноги,

Не дайте с дороги свернуть!

Я знаю, тропинки бывают,

Ведущие в тихий уют,

Где гадины гнёзда свивают,

Где жалкие твари живут.

Нет мне туда дороги,

Пути в эти заросли нет!

Крепче несите ноги

В мир не добытых побед!

Чад не стал переубеждать или отговаривать дочь, уважая её право на выбор своей судьбы. Но разве можно на этой планете воспитывать и учить детей добру, учить их быть героями и творцами?.. Спустя пару лет обучения Чели ясно осознала, что хорошее образование для простых людей на Гивее уничтожено существующим здесь режимом, которому не нужны творцы и добыватели великих побед, что сами учителя превратились здесь в ненужный никому мусор. Так её мечты и планы на будущее оказались разрушенными.

Это открытие стало для Чели тогда огромным ударом, за которым последовала глубокая продолжительная депрессия. Но Чад, занятый повседневными заботами — заботами, направленными на создание безопасного уюта для дочери, желанием оградить её от жестокого мира вокруг — проглядел, не заметил самого страшного. Хотя как он мог? Ведь все приметы, все подсказки были у него каждый день перед глазами. Чели вдруг похудела за несколько месяцев на два размера, она стала замкнутой и раздражительной. Она пропадала по вечерам, говоря отцу, что работает помощником у какого-то юриста. А потом и вовсе стала сторониться отца, запираясь у себя в комнате. Она избегала целовать Чада, хотя раньше готова была покрывать его ежечасно поцелуями. Даже почерк её изменился, стал неряшливым и корявым, а мысли сбивчивыми и странными.

Чад увидел это только, когда прочитал дневники, оставшиеся от дочери. Тогда он и сложил в уме все пазлы вместе, и ему открылась ужасная картина происходившего рядом с ним. Он, наконец, осознал, как мучилась и страдала его дочь, терзаясь душой, как его любовь к ней томила и угнетала её, как мучила её совесть желанием исправиться, стать прежней или лучше, чтобы ею снова могли гордиться, чтобы она, наконец, начала соответствовать ожиданиям своего отца. Глупенькая девочка! Ей просто стоило поговорить с ним обо всём, обсудить свои мысли, свои душевные терзания, но она сторонилась подобных откровенных разговоров, пряталась в затаённых уголках своей мятежной души, отгораживая отца от действительности ложью, и страдала, страдала…

Строки из её дневника встали сейчас перед глазами у Чада совершенно отчётливо. Он даже вспомнил, как плакал тогда, когда читал их, плакал, словно ребёнок: