Обаяние тоталитаризма. Тоталитарная психология в постсоветской России

Еще один отрывок из интервью М.: «Для психологического самосохранения просто нужно занять позицию наблюдателя. Ты видишь, что поезд мчится к катастрофе, и ничего не можешь с этим сделать. Можешь только наблюдать. Чтобы как то абстрагироваться от этого, можно представить, что ты как будто бы ученый, например, сейсмолог, который изучает особенности землетрясений в какой-то местности <…> Нередко возникает желание прекратить всякое общение. Но это часто невозможно, не нужно, есть и рабочие, и родственные связи. Поэтому стараешься абстрагироваться от этого, не затрагивать темы, связанные с Крымом, Путиным и т. д. Хотя не всегда получается. То есть появляется область, закрытая для обсуждения. Это конечно сказывается на отношениях. Кстати, с людьми необразованными проще. Им как будто простительно незнание и непонимание. Поэтому и на общении различия во взглядах меньше сказываются. А интеллектуала за такое заблуждение простить сложнее, поэтому и хочется держаться от него подальше, на дистанции…»

Один из респондентов указывал, что с его точки зрения эти события научили людей большей терпимости: «Мы учимся с этим жить. Этот кризис послужил катализатором того, что мы стали учиться жить, осознавая, что существуют разные позиции, которые могут отличаться радикально».

Прощание с вымышленной страной: стадии культурного шока

Думаю, вполне обоснованно можно сказать, что многие представители либерально мыслящей интеллигенции в последние годы пережили состояние культурного шока. Сначала в 2012—2013-м, а затем наиболее остро в 2014 году они неожиданно для себя осознали, что государство, в котором они живут, о котором у них было сложившееся представление, было плодом фантазии, а также придуманным был и тот народ, который их окружает. Это осознание было особенно болезненным, потому что произошло неожиданно. Как сказала белорусская писательница Светлана Алексиевич: «Ясно, что мы себе придумали народ, народ какой-то совершенно другой. Мы все говорили, что же он молчит? Но вот он заговорил. Когда он заговорил, то стало очень страшно. Так что это грустно, но мы все живем с чувством поражения»[51].

Социальные и политические изменения, произошедшие в последние годы в жизни страны, фактически стали психической травмой (хотя конечно и не идут в сравнение по силе воздействия с такими травмами как, например, война, сталинские репрессии или геноцид). Пожалуй, у всех сторонников демократического развития страны и мира с Украиной происходил более или менее болезненный процесс прощания с иллюзиями. Как известно, характер психической переработки имеет общие, универсальные черты. Я попытаюсь систематизировать стадии культурного шока, о котором идет речь. В представленном в предыдущем параграфе описании можно проследить определенную последовательность переживаний, и можно выделить стадии, сходные со стадиями переработки при других ситуациях потери объекта:

Шок, отрицание, нежелание верить в происходящее и надежда на изменение к лучшему.

Гнев и возмущение. Желание активно действовать, чтобы изменить ситуацию. Попытки искать единомышленников.

Разочарование.

Депрессия, апатия и озлобленность.

Принятие ситуации и внутренняя переориентация.