Обертоны

собой, ищем продолжения звучания в других. Аплодисменты для художника — не более, чем попутный

ветер, иногда закономерная тень. Звуки, сообщающие что-либо, говорят сами за себя: о желанной гармонии, мимолетности мгновения или преодолении земного груза.

Счастлив тот, кому дано участвовать в этом: исполнитель как посредник, слушатель как адресат. Только это

и важно. Прочее — ордена и медали, гонорары и реклама, хвалебные рецензии или разносные статьи, овации и свистки — не имеют никакого значения. Миссия выполнена, если вы помогли птице взлететь, и

наслаждаетесь ее полетом, заражая своим восхищением других. В моем детстве «Кармен» была символом

того, что любовь может быть свободна как птица. Цена такой свободы — и не только в операх — высока, но

важнее ее нет ничего на свете. Ее нельзя сравнить ни с чем материальным. В чем же сущность ее, этой столь

своеобразной богини свободного полета? Она живет сре-

325

ди нас, не претендуя на прибыль или выигрыш. Мать дает миру ребенка — часть самой себя; для отца это

продолжение собственного существования — он отдает жизненные силы во имя вечного природного закона.

Каждый несет в себе частицу прошлого — но также и будущего. Лишь небольшие дистанции бытия можно

преодолевать, опираясь на других — родителей, учителей, меценатов, менеджеров или публику. У каждого

есть выбор: оправдать свое предназначение или предать свой дар. Успех еще не свидетельствует о

правильности избранного пути. В конце концов, даже общее признание или количество достигнутого не

существенны. Плоды — в музыке, как и во всем остальном — приносит лишь то, что отдано другим, даже

если «другие» всего лишь один человек, нуждающийся в утешении или единственное сердце, которое вам

удалось наполнить радостью. Все остальное — не более чем дощечка с надписью: «Жил, играл, писал...»

Пути

В других и в мире каждый ищет соответствия — собственным радостям, неуверенности, убеждениям и

оценкам, короче, всему. Мир же остается нем. Он наблюдает за полетом чувств с надменным равнодушием.

Мимо вас порою мелькнет человек, и вдруг вы услышите мелодию, похожую на вашу собственную. Но вот

он уже исчез, вас снова объемлет тишина. Боль и бессонные ночи: часть целого. Отчаяние: капля в море.

Смерть: оплата счета, с которого мечты и дерзания списывают как заблуждение. Амбиции, надежды,

вдохновение. Все обретает покой в небытии.

Познание помогает, придает бодрости духа и дарит свободу. Каждое мгновение: осколок бренности. Но

осколки не соединяются. Они лишь соприкасаются друг с другом.

Невесомость попыток. Хаос возможностей.

Иногда мы открываем собственную душу. Другие же остаются закрытыми. Слова смущают, жесты об-327

манывают. Лишь звуки оказываются языком, который становится общим для открытых сердец. Когда кто-нибудь их обретает. Их слышит. Но кто еще слушает? Кто со-чувствует?

Я часто спрашиваю самого себя: где сердце, бьющееся с моим в такт? Попытка ответа гласит: на другом

конце звука, извлекаемого смычком.

ЭПИЛОГ

He так давно мы впервые побывали в парижском Диснейленде — Александра, я и наша дочь Жижи.

В одном из «сказочных павильонов» с мотивами из «Белоснежки» мне пришло на память все то, что было

описано на первых страницах этой книги — стук колес, замедление на повороте, призраки.

Реальность снова настигла фантазию.

Жижи сидела рядом с нами и повизгивала от удовольствия. Ее глаза сияли. Она была вне себя от счастья.

Знакомая ей сказка здесь внезапно ожила, стала узнаваемой, осязаемой во всех своих деталях.

Мы радовались вместе с нею. В ее жизни будет еще много волшебного. Не только в Диснейленде, так мы

надеемся.

Мои мысли продолжили свое движение: в улыбке Жижи было столько беспечности, столько естественности.

Это была сама невинность. Как многие детские лица, в их числе и те, которые мы видели в

331

Раджастане, — в нем светилось нечто ангельское. Нет, ни знание, ни благоприобретенные сведения, ни

преодоление препятствий на долгом жизненном пути, ни с трудом найденные и настойчиво утверждаемые

идеи не могли бы лучше передать это состояние, которое было для нас знакомым, естественным, непременным. Ее смех был как музыка. Не тут ли обертоны берут свое начало?

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Дорогие читатели русского издания!

Я на самом деле очень рад, что вы имеете возможность взять в руки эти «Обертоны». Будучи частью

большого манускрипта, написанного мною десять лет тому назад, они увидели свет в виде немецкого

издания в 1997 году. Уже тогда хотелось поделиться всем написанным с русским читателем. Но увы...

Задача перевода текста с одного родного моего языка на другой оказалась «твердым орешком» — слишком

уж велико различие ощущения их во мне. Самому сделать это казалось невыносимым, но и привлечение

профессиональных переводчиков, как и друзей лишь усложнило процесс узнавания себя в другом языковом

измерении.