Обещание Гарпии

Людей злит, когда им постоянно напоминают о том, что они сделали бы и без напоминаний. Например, человеку, который много рисует, говорят: «Ты ведь должен рисовать! Ты просто обязан!» Или писателю повторяют: «Ты хорошие книжки пиши! Вечные, с сердцем!» Или человеку, который с утра до ночи готовится в вуз, твердят про важность подготовки к экзаменам. Или художнику бубнят: «Ты добрые картинки рисуй, с чувством!» Или учителю: «Ты добру деток учи, не злу! Профессия педагога очень-очень важна!» Учительница сразу хватает бензопилу. Детки такие: «Ой, мама! У нас, кажется, учительница сломалась!»

Йозеф Эметс, венгерский философ

Каменная девушка шагнула к Филату и нанесла ему мощный удар кулаком сверху вниз, словно забивала гвоздь. Стожар мягко, как тряпичная кукла, уклонился. Клетка подпрыгнула. Буеслава подняла кулак и некоторое время задумчиво созерцала пространство под кулаком, как видно не веря, что могла промахнуться. Потом подняла ногу и попыталась доделать ногой то, чего не сделала рукой. И опять бедный «Зингер» сотрясся. Привидения в атриуме заметались, как осенняя листва под шквальным ветром, и из трещины в каменной плите впервые за долгие годы выплыл склочный старый доктор с зонтом, таинственно исчезнувший в «Зингере» в 1914 году при попытке сдать неисправную швейную машинку.

– Буеслава, назад! – рявкнул Филат голосом Пламмеля, однако каменная девушка даже не попыталась его услышать.

– Увы! – посочувствовал Пламмель. – Она не различает голосов, как мы не отличим звук треснувшего мрамора от звука треснувшего гранита.

Белава нанесла новый удар.

И снова Филат откатился. Двигался он легко и непредсказуемо, как если бы у него разом исчезли все кости. Кувыркался, увёртывался, проскальзывал у голема между ног. Ева начала надеяться, что Буеславе не хватит ловкости, но ошиблась. С каждым ударом мимо цели девушка-голем ускорялась. Камень, из которого она была высечена, разогревался. И чем больше он разогревался, тем яростнее и быстрее становились движения Буеславы. Уже дважды Филат избежал её ударов только чудом, а один раз она задела его при замахе, и он оказался на полу.

Откатившись, Филат атаковал Буеславу заклинанием «сносус демонтажникум», на которое потратил магра четыре рыжьём – сумма для него заоблачная. Заклинания такой мощности хватило бы на бетонную колонну, однако искры лишь скользнули по камню, с десяток раз обежали Буеславу вокруг, отыскивая брешь, и, не найдя её, погасли.

– Экранировано! – посочувствовал Пламмель. – Мы не для того потратили кучу магии на оживление голема, чтобы за два магра можно было его разнести!

– Не смей так говорить! Она не голем! Она самая красивая! – крикнул Филат.

Буеслава остановилась. Кулак её, почти сокрушивший Филата, застыл над его головой. Думала она секунд пять. Думала так напряжённо, что на её каменном лице появилось выражение – вещь совершенно невероятная.

Филат обрадовался, что отыскал ключик к женскому сердцу, и несколько подрасслабился. Оказалось, рано.

– Нет! Я уже любила! Это было больно! Во второй раз не хочу! – пророкотала Буеслава, и пинок каменной ноги отбросил Филата на стену.

Пламмель сострадательно всхлипнул:

– Увы, мой друг! Каменные девушки – однолюбы! Тут надо было додуматься, чтобы признаться ей в любви самым первым. Вообще в этом что-то есть – чтобы, шагая по городу, признаваться в любви всему, что видишь! Водам Невы, памятникам, монументальным строениям! Представь, в меня влюбились бы все големы Летнего сада. Ну или Медный всадник влюбился бы в Белаву! Вот уж была бы тяжёлая конница!

Филат пытался подняться. Буеслава неторопливо направлялась к нему, собираясь нанести добивающий удар. Рядом с Филатом бестолково толкался Лайлап. Поскуливал, прыгал из стороны в сторону. Стожар, словно пытаясь спрятаться за ним, обхватил его снизу за шею. В следующий миг Буеслава сгребла Лайлапа за шкирку и без усилия, точно щенка, отбросила в сторону.

– Я убью тебя быстро! – пообещала она Филату. Голос её звучал неразборчиво, будто проворачивались мраморные жернова. – Ты мне нравишься. Ты смешной, ловкий, и от тебя не пахнет вином! Всё же жаль, что ты признался мне в любви вторым!

– Как это трогательно! – поправляя волосы, всхлипнула Белава. – Я сейчас разрыдаюсь!