Обещание нежности

Возможно, если бы она мысленно встала на сторону одноклассника, взбунтовалась против родителей, докопала! до страшной правды, ей просто-напросто не удалось бы сохранить здоровой собственную психику. А потому, интуитивно боясь зайти в своих подозрениях слишком далеко, она предпочла отодвинуть мысли о случившемся в какой-то самый дальний, самый потаенный уголок памяти и вскоре сумела почти позабыть обо всем этом, благополучно окунувшись в свою ничем не омраченную юность.

Куда медленнее тянулись эти годы для другой, осиротевшей без старшего сына и брата, семьи. Наташа, долгие годы несшая в себе тайну рождения Андрейки, теперь в припадке самоуничижения, решив, что в судьбе сына повинна именно ее многолетняя ложь, что Бог наказывает ее за все ее грехи, хотела было рассказать обо всем мужу — и все-таки не решилась, не посмела, потому что истово верила в возвращение сына и боялась повредить ему своим признанием. Но груз ее тайных сомнений, угрызений совести, ее привязанности к сыну был слишком велик, и она нашла для себя другой выход, заменивший ей покаянную исповедь перед мужем. Алкоголь — то же самое средство, которое когда-то сначала поддержало в горе, а потом погубило ее отца, великого русского химика Николая Нестерова.

Как это ни показалась бы странным, но ни пагубная привычка жены, ни ее новые замашки быстро опускающейся женщины не оттолкнули от нее Максима. Этот некогда прожженный ловелас, женившийся на милой девушке с тонким силуэтом едва ли не случайно или, во всяком случае, совершенно бездумно, этот лохматый, бородатый геолог, поменявший работу в поле на удобную конторскую деятельность, но не изменивший своим сугубо мужским инстинктам и никогда не пропускавший ни одной юбки, этот муж, давным-давно не спрашивающий себя, любит ли он вообще свою жену, — однажды с удивлением обнаружил, что действительно ее любит. И, пестуя теперь больную женщину, вдруг оказавшуюся на его руках, пряча от нее бутылку, стараясь, чтобы ничего не заметил Павлик, выдерживая нетрезвые рыдания по ночам и приступы морального самобичевания, повторявшиеся у Наташи все чаще, он мечтал теперь только об одном: чтобы в доме вновь зазвучал голос Андрея.

Пожалуй, его чувства к старшему сыну стали более сильными или более теплыми. Он по-прежнему ощущал Андрея инородным телом в своей жизни, чужим и непонятным для себя существом. Но, видя, как дорог жене этот мальчик, как он ей нужен, Максим невольно учился любить человека, столь значимого для кого-то другого, и начинал с уважением относиться к тому месту, которое сын занимал в жизни Наташи.

А Павлик… что ж Павлик? Он ждал. Сначала — письма от Андрея, упрямо доказывая себе, что Василий Иванович Котов сказал, будто им нельзя будет писать брату, но не сказал же ведь, будто тот сам не сможет писать им. Потом ждал случайной встречи с Олей или хотя бы звонка от нее. Потом — пока вылечится мама (не может же отец, в самом деле, думать, будто он ничего не замечает, он ведь не маленький!). Потом… потом он ждал, сам не зная чего. Просто жизнь остановилась и замерла вокруг Павлика, и все счастье, которое в ней было, унес с собой в неизвестную, странную школу его любимый брат.

Только однажды эта странная пелена оцепенения и горя упала с его глаз, и на мгновение ему показалось, будто все еще можно вернуть, все поправить. Это было почти через год после того, как исчез из его жизни Андрейка. Младший из братьев Сорокиных, понурый и рассеянный, как и всегда в последнее время, лениво нежился в ванне — он с детства любил долго плескаться в ароматной пене, и эта старая привычка осталась едва ли не последней радостью с прежних времен. Пар в ванной комнате стоял столбом (Павлик обожал горячую воду), здесь запотели все металлические и стеклянные поверхности, все краны и шкафчики. Уже выйдя из воды и вытираясь большим махровым полотенцем, он поднял руку, чтобы протереть затуманившееся зеркало, — и остолбенел. На ровном и гладком, покрытом мельчайшими частичками пара стекле, как в какой-нибудь чудесной сказке, проступала отчетливо видимая надпись: «Я скучаю по тебе»… Буквы возникли перед изумленным Павликом не все разом, а постепенно, так, словно их выводила чья-то невидимая, неуверенная рука, — именно так, как и пишутся обычно слова в тетради: буква за буквой, слог за слогом. И, разом вспомнив об их совместных детских приключениях, когда они экспериментировали со способностями Андрея, заставляя его то двигать предметы в виртуальном пространстве, то перемещаться из комнаты в комнату, Павлик почти приник носом к поверхности зеркала и, торопясь, вывел на зеркале в ответ: «Я тоже! Андрейка, где ты?»