Обет без молчания

— Ты стала взрослой.

— Да, мне почти двадцать два.

— И опять ты меня не поняла.

— Давай ты мне объяснишь, что имеешь в виду, когда в дом впустишь? Из меня не самый лучший гимнаст.

— У тебя довольно хорошо получилось забраться и удержаться, — улыбнулся дед. — Вся в меня.

— В смысле?

— Мальчишкой я лазил по этому же клену. Кстати, одна ветка подо мной обломилась как-то, и я рухнул на землю. Но сейчас дерево старше, крепче, мудрее, оно тебя не сбросит. Спускайся, я открою.

Бетти так и сделала.

— Почему ты не отвечаешь на звонки? — спросила она, как только переступила порог.

— А зачем? Мы разные, друг друга не понимаем. О чем же говорить, девочка?

— Мама волнуется. Вдруг с тобой что-то случилось…

— Если умру, ей сообщат. — Он пожал костистыми плечами и ввел внучку в гостиную. — Голодная? — спросил Клаус.

— Если честно, да. За день только бургер съела.

— Сухомятка вредна. Ты знала об этом?

Бетти скорчила неопределенную мину. Все сейчас питались так, на ходу: кто хот-догами, кто пиццей перебивался, кто теми же бургерами. Слопал за десять минут и опять за дело.

— Сейчас я накормлю тебя супом. Очень вкусным.

— Ты про айнтопф? — на всякий случай поинтересовалась Бетти. Этот традиционный немецкий суп казался ей слишком жирным и густым.

— Щами.

— Чем? — переспросила она.

— С русской кухней знакома?

— Слышала про… — Бетти задумалась на секунду. — ХАЛАДЭС?

— Холодец, — поправил ее дед.

— Говорят, жуткая гадость.

— Кто так говорит, просто не ел его с хреном и черным хлебом, да под водочку. Я включил плиту, буду тебе ЩИ греть. А пока они подходят, пластинку сменю. — И дед зашагал к лестнице наверх.

У Клауса была легкая походка для его возраста. Казалось, он чувствует себя лучше, чем выглядит. Посмотришь — дряхлый дед, весь сморщенный, из оттопыренных ушей седые волосы торчат. А движения энергичные, мимика живая, голос чистый, без хрипа или покашливания.

Через пару минут дед спустился под новую песню. Ее тоже исполняла женщина, но совсем другая: не томная и хриплая, с сигаретой в зубах, а задорная, простая. Голос звенит, и поет артистка по-русски.

— Кто это? — спросила Бетти.

— Это Лидия Русланова, — ответил дед. — Сталин ее в лагерь сослал.

Она знала, о чем он. Слышала и о советском диктаторе, и о лагере, куда отправлялись неугодные. Певица с пронзительным голосом, Лидия, попала в немилость Сталину (или не она, а ее муж), за что была наказана ссылкой.

— Хочешь выпить? — спросил вдруг дед.

— Нет, спасибо.

— Чуть-чуть? Под суп.

— Ладно, давай.

Бетти думала, он достанет водку. Вся обстановка к этому располагала: русские песни, еда. Но он подал киршвассер. Эта крепкая, густая, сладкая настойка крайне редко употреблялась немцами нового поколения. «Столичную» они и то чаще пили. Но предпочитали пиво.

— Когда-то давно, — начал дед, разлив настойку по стопкам, — я напился этой дряни. До ПОРОСЯЧЬЕГО ВИЗГА.

— До чего? — переспросила Бетти. Слова были ей незнакомы.

— Это по-русски, — ответил ей Клаус и изобразил свинью, которая визжит. — Понимаешь? — Она кивнула. — Мне было лет двенадцать-тринадцать, точно не помню. Девочка, в которую я был влюблен, стянула бутылку у родителей, и мы распили ее. Потом спали на лавках. — Он указал за окно.

— Ты тут жил в детстве? — удивилась Бетти.

— Не я. Она.

— И как ее звали?

— Либе. — Дед поднял стопку и, чокнувшись со внучкой, выпил настойку. А потом направился к плите, чтобы снять с нее закипевший суп. — Она любовь всей моей жизни.

— Не бабушка?

— Маргарет была хорошей женщиной. Я уважал ее, но чувств не было. Как и у тебя к твоему…

— Которому моему? — решила уточнить Бетти.

— Мать твоя говорила, что ты живешь с каким-то английским снобом. И очень расстраивалась из-за того, что вы расстались.

— Я любила Дэвида, — не согласилась со стариком Бетти. — И того, с кем встречалась до него.

Дед хмыкнул и качнул головой.

— Нет, я не вру. Любила и того, и другого.

— Девочка моя, когда любишь, не расстаешься. — Клаус похлопал ее по плечу и поставил перед внучкой тарелку супа. На вид он ей не понравился, особенно плавающий на поверхности укроп. — И этому не мешают никакие обстоятельства. Вообще!

— Но ты же со своей Либе расстался?

— Нет, она со мной. Даже если ее нет рядом.

— Не понимаю, о чем ты.

— Ее зовут ЛЮБОВЬ.

— Как? — Очень голодная Бетти окунула ложку в ЩИ, поднесла ее ко рту, понюхала. Вроде непротивно. Овощи, мясо. Если бы не растреклятый укроп…

— Либе это по-русски Любовь. Так вот, она всегда со мной. И не только тут. — Дед хлопнул себя по груди, там, где сердце. — Она во всем…

— Ты о супе? О музыке? — Ни то, ни другое Бетти не понравилось.