Обет без молчания

Она призналась мне, когда нашей Кэрол исполнилось четыре. Девочка, задувая свечи на торте, озвучила желание, которое загадала – она хотела братика. Маргарет тогда погрустнела, я это заметил и, когда мы легли спать, спросил, что с ней. Естественно, она не сразу разоткровенничалась, пришлось уговаривать.

– Я хочу родить еще одного ребенка, но у меня не получается забеременеть!

– Дорогая, ты чуть не умерла, рожая Кэрол, – и это было действительно так. Девочка была крупной, лежала неправильно и чуть не разорвала мать, появляясь на свет. – Зачем тебе еще раз проходить через этот кошмар?

– Ради вас, тебя и дочери. Она мечтает о братике, а ты имеешь полное право желать своего ребенка.

– Кэрол – моя. И потом, мы с тобой в самом начале отношений обсудили этот вопрос. Ты сказала, что больше не хочешь детей, и я согласился.

– Да, но… Все мужчины мечтают продолжить свой род. А ты еще и достоин этого.

Настала моя очередь делиться тайной:

– Я не могу иметь детей, Маргарет. Когда работал в депо грузчиком, получил сильную травму паха. Я мог остаться без части своего боекомплекта, но врачам удалось сохранить его в целости, и он, как ты сама знаешь, работает, но вхолостую.

– Почему ты не рассказывал об этом?

– Если бы ты выразила желание иметь огромную семью, я бы предупредил. Но ты не хотела больше детей, а и я смолчал. Для мужчины признаваться в том, что он пустоцвет, непросто…

Либе тоже не знала об этом и считала, что ее дочка – моя. Я не стал разубеждать ее: пусть думает, что родила от меня, а не от моего брата-насильника. Как сказал Фредди, когда я выбивал из него правду, он выпустил в нее свою сперму, но не смог насладиться триумфом, потому что Либе вырвало прямо на него.

* * *

С моей дорогой девочкой мы увиделись в следующий раз только в девяностых. Спасибо Михаилу Горбачеву и перестройке!

Я прилетел в Москву, и мы с Либе провели замечательную неделю. Она повзрослела, но для меня осталась той же милой малышкой, которую я увидел на Альтен-штрассе, брякнувшись с клена. Все семь дней были нашими, мы могли встречаться не таясь, даже вместе ночевать в моей гостинице. За небольшую мзду ко мне готовы были пустить кого угодно, но я приводил только Либе, и персонал женского пола проникся к нам (думаю, не обошлось без подслушивания под дверью). Администратор переселила в люкс, горничная оставляла то цветочки, то конфетки, а работница ресторана разрешала выносить еду, как будто знала, что в номере меня ждет любимая.

Нашей идиллии мешало одно: отношение к детям. Либе взахлеб рассказывала мне о НАШЕЙ дочери, когда же я упоминал свою, она отмахивалась, типа она тебе не родная и давай не будем ее обсуждать. А вот Мария… НАША дочка, она такая-растакая, и вам нужно познакомиться…

Мне было обидно за СВОЮ – это раз. Два – я не хотел видеть Марию, ведь она была напоминанием о многом плохом. Ясно, что ребенок ни в чем не виноват, и я был очарован ею на расстоянии, но личная встреча могла все перевернуть… Я не выразил бы того восторга, которого от меня ожидала Либе, это точно, даже если бы Мария была рождена от меня. Я воспитывал не ее, а свою – НЕ СВОЮ дочку и любил ее как мог. Да, не взахлеб, но с этим у меня давно появились проблемы: все сильные эмоции потратил на Либе. Остатки, но уже с отрицательным зарядом выплеснул на кузена Фредди, поэтому родным досталось то, что в закромах затерялось.

Но я, улетая домой, обещал Либе вернуться и планировал сделать это через полгода. К тому времени я решил бы, как будет лучше для нас обоих, а также наших семей. Но судьба вновь все за нас решила: заболела моя дорогая Маргарет, и я не мог бросить ее. Либе страдала из-за этого и изводила меня. Нам пришлось на время прекратить общение. Однако спустя годы мы его возобновили, но с пониманием того, что нам не быть вместе физически…

Только душой. Но встретиться еще раз нам удалось.

(Я вроде упоминал об этом? Перечитывать лень…)

Либе лежала в больнице, я навещал ее и отпаивал травками. Она написала мне о том, что будет оперироваться в Германии, и я, естественно пожелал ее увидеть. До этого мы не общались – поздравительные открытки на праздники не в счет, – а тут письмо, длинное, на несколько страниц. В нем много всего, и в том числе сожаление. Либе просила у меня прощения за то, что была эгоисткой и требовала невозможного, спрашивала о дочке. О своей не рассказывала, только о внуке Боре, который стал главой их бабьей семьи в подростковом возрасте. Именно он заработал на операцию для Либе, и я ощутил гордость за этого парня, хоть его родила и воспитала «МОЯ» не моя дочь. Я в пятнадцать тоже стал самостоятельным, но заботился лишь о себе, а мальчик Боря – и о бабушке, и о матери, и о сестре.

Я видел его пару раз: обычный с виду парень, но очень собранный. И безмерно любящий Либе. Я хотел с ним познакомиться, но она не позволяла. Продолжала оберегать нашу любовь ото всех, даже близких.