Обет обмана

Всепоглощающее головокружение охватывает меня всякий раз, когда он называет меня мамой. Конечно, я этого не заслуживаю, но это лучшее, что случилось со мной с тех пор, как я оказалась на месте Лии. С привязанностью Джереми ко мне я могу притвориться, что мое существование действительно имеет цель, в конце концов.

Классическая музыка теперь звучит громче, огорченно, почти как кульминация сцены. Кто, черт возьми, будет играть музыку посреди ночи, когда спит ребенок?

Осторожно убирая пальцы Джереми, я накрываю его одеялом и медленно подхожу к краю матраса. По пути к двери я наступаю на некоторые из его игрушек, но, к счастью, это не больно, как это было, когда я наступила на них, когда несла его в постель раньше.

Я тихо открываю дверь, затем закрываю ее за собой, когда оказываюсь снаружи. Музыка теперь оглушает, как будто я в оперном театре. Жуткое чувство хватает меня за затылок, как марионеточные струны, когда я спускаюсь по лестнице. Я хватаюсь за перила, чтобы сохранить равновесие, потому что мне кажется, что тот, кто ухватился за веревки, толкнет меня на смерть.

Музыка доносится из гостиной, куда Огла привела меня сегодня утром. Я останавливаюсь у входа, когда выясняю причину музыки.

Женщина.

Она стоит посреди комнаты в подвенечном платье, доходящем ей до колен. Оно точно такое же, как на том плакате с Жизель. Балетные туфли закрывают ее ноги, ленты обернуты вокруг икр.

Она стоит на пуантах, ее спина выгнута под невероятным углом. Ее лицо закрыто вуалью, и я не вижу ее, потому что она отвернулась от меня.

Кто она? И какого черта она танцует посреди гостиной Адриана? Только не говорите мне, что это его любовница или что-то в этом роде.

Она вертится в такт музыке на одной ноге, другая напряжена в воздухе. Это должно быть больно. Оставаться на пуантах так долго — сущая пытка, и это напрягает мышцы и сухожилия, вот почему это должно делаться в короткие промежутки.

Я пытаюсь подойти к ней, чтобы увидеть или остановить, но она отскакивает, прыгает, крутится, выгибает спину. Затем она бегает из одного конца комнаты в другой, хватаясь за голову и встречая огорченную музыку актом чистого безумия.

Мои ноги застывают на месте, когда я наблюдаю, как ее безумие разворачивается с ее танцевальными движениями.

Это Жизель.

Музыка поднимается до крещендо, когда она падает на землю, прежде чем снова вскочить на пуанты, раскачиваясь из стороны в сторону.

Пятна крови взрываются на ее ногах, пропитывая атласные пуанты цвета слоновой кости.

Я задыхаюсь.

— Эй, остановись!

Она не останавливается. Ее движения становятся неистовыми, суровыми и бесконтрольными. Кровь заливает обе ее ноги, но она как будто не чувствует боли, стоя на пуантах снова и снова.

— Остановись… — Я рыдаю из-за громкой музыки. — Прекрати!

Она отворачивается от меня, ее голова наклоняется в неправильном положении, прежде чем она возвращается на место.

Кровь брызжет на ее светлую кожу и оставляет пятна по всему ковру.

Мне хочется подбежать к ней, обнять и заставить положить этому конец, но ноги не слушаются. Веревки марионетки удерживают меня на месте, и я не могу дотянуться до них сзади и перерезать.

— Прекрати! — Мой голос истеричен, на грани того, что даже я не узнаю.

Она останавливается на пуантах и поворачивается ко мне лицом, все еще оставаясь в этой позе.

Мои губы приоткрываются при виде ее.

Это я.

Или, во всяком случае, близкая копия меня.

Лицо под вуалью — точная копия моего. Кровавые слезы текут по ее щекам, оставляя красные пятна на вуали и платье.

— Ты остановилась? — шепчет она.

Тошнотворный треск костей эхом отдается в воздухе, и ее ноги подкашиваются.

— Нееет! — кричу я.

Я бросаюсь к ней, но меня дергают за веревочки марионетки, привязанные к моему затылку.

Мои глаза распахиваются, и я задыхаюсь от рыданий.

На секунду мне кажется, что я окажусь посреди крови, или что я стану свидетелем перелома ее ног, торчащих костей или окровавленной, разорванной кожи.

Вместо этого я лежу в постели Джереми, обнимая его маленькое тело, когда он прижимается ко мне.

Снаружи не гремит музыка, и ничто не нарушает тишины.

Долгий вздох покидает мои легкие, когда я бормочу.

— Это не реально. Ничего из этого.

— Что не реально?

Я взвизгиваю от спокойного голоса, доносящегося сзади, и медленно поворачиваю голову, мои пальцы все еще дрожат, но я не отпускаю Джереми. С тех пор как я обняла его сегодня утром, у меня появилась эта болезненная потребность защитить его, думая, что если я не сделаю этого, это будет похоже на потерю моей маленькой девочки снова.

Адриан сидит в тускло освещенной комнате. Только свет от телефона, зажатого между его длинными пальцами, пробивается сквозь черноту. Возможно, это из-за тени, отбрасываемой экраном на его лицо, но сейчас он выглядит еще страшнее. В его темноте нет света. Нет спасения. Нет помилования.

Он как темный лорд, сидящий на своем троне.

Дьявол.

Чудовище.

Злодей.

Врожденная потребность бежать, которую я ощущаю с тех пор, как ступила в этот дом — черт с тех пор, как впервые встретила его, — снова поражает меня.