«Обезглавить». Адольф Гитлер

Речь Ледебура, сначала медленно раздумчивая, постепенно набирала силу, обретала убедительность и вскоре он уже приблизился к той неоспоримой истине, которой придерживались многие эмигранты старшего поколения, которой возразить было трудно и поэтому Марина молчала. Приняв ее молчание за согласие, Ледебур воодушевился.

— Целое поколение русских эмигрантов, — говорил он, — оказавшееся за пределами России в двадцатом году, мечтало и готовилось вернуться на Родину, освободив ее от коммунистов. Но вот час пробил. Фюрер вынужден был начать войну с Россией, чтобы уничтожить коммунистов, преградить коммунизму путь в Европу. Если хотите, войска фюрера сражаются за идеалы русской белой эмиграции, за возвращение ей потерянного в России в гражданскую войну. Они сражаются за ваше возвращение в собственное родовое поместье во Владимирской губернии. Многие эмигранты пошли с нашими победоносными войсками на фронт добывать общую победу. Их поступки мне понятны. Они логически вписываются в схему социальных отношений людей. Но ваш поступок… — Он недоуменно пожал плечами и в голосе его зазвучали нотки осуждения, — Вы, дочь бывшего русского дворянина, офицера флота, убили офицера армии, которая сражается в России за ваше счастье. Парадоксально. Алогично! — Он прошел по кабинету, будто унимая возмущение, и уже мягче, с тенью сочувствия и понимания, продолжил. — Вы допустили ужасную ошибку, фрау Марина. О ней вам не говорили в гестапо, в суде. Это решили сделать в министерстве пропаганды, и я доволен, что столь ответственную миссию доктор Геббельс возложил на меня. Я смею надеяться, что помогу вам все правильно понять, открыть глаза на вашу ошибку и попытаюсь ее исправить.

Ледебур подошел к столику, налил в бокал лимонаду, торопливо выпил, охлаждая возбуждение, и опустился в кресло, уверенный в успехе предстоящего дела.

Марина внимательно вслушивалась в его длинную речь. Она глубоко не разбиралась в теории национал социализма, философии Гитлера, на которые с особой силой нажимал Ледебур, но, подталкиваемая подсознательным чувством, начала понимать, что причину убийства Крюге он ищет не там, где надо, применяет не ту схему взаимоотношений людей. В эту схему вписывались такие, как Старцев, Новосельцев, Войцеховский и те, кто долгие годы мечтал вернуться в Россию на белом коне победителя и ради этого связал свою судьбу с фашистами. Ледебур не понимал, что у нее, как и у многих эмигрантов нового поколения, выросшего на чужбине, атрофировалось чувство собственности. Воспоминания отцов о былом богатстве, возня с «белой идеей», мечты вернуть старое не находили активной поддержки у молодежи, которой надо было думать о хлебе насущном на чужбине, а не предаваться несбыточным грезам. Марина и люди ее поколения воспринимали Россию такой, какой она была потому, что иной ее не знали и она оставалась для них единственной страной, которую они в тайне или открыто называли своей Родиной, испытывая к ней чувства сыновней и дочерней привязанности. Так при чем здесь сословия дедов и отцов, ее социальная принадлежность к бывшему дворянству, о чем толкует Ледебур? В чем она ошиблась, убив Крюге?

— Я ошиблась? — спросила она.

— Да.

— В чем моя ошибка?

— Видите ли, фрау Марина… Вам, дочери потомственных дворян, прежде, чем взяться за оружие, следовало хорошо подумать, чью сторону занять в историческом сражении великой Германии с большевистской Россией, — пояснил Ледебур поучительным тоном, — Весь исторический опыт свидетельствует о том, что люди вашего происхождения защищали и защищают интересы своей социальной группы. Если сказать откровенно, то ваше место на стороне войск фюрера, а не в лагере их противников, — заключил он и пристально смотрел на строгое, сосредоточенное лицо Марины, словно хотел узнать, сумел ли убедить ее.

А она не торопилась с ответом. Прищурив веки, неподвижным взглядом уставилась на сервированный столик с водой, бутербродами и о чем-то своем думала. Так продолжалось недолго.

— Дворянство… Положение… Господствующее меньшинство… — заговорила она тихо. — Все вы меряете на свой аршин, господин Ледебур. Не знаю, к какому сословию принадлежите вы' и какие права стали бы защищать. Но тут не в правах дело, а в значительно большем. — Она сделала глубокий выдох и уже громче, убежденно, явно подражая Ледебуру в выборе слов, продолжила, — Исторический опыт моей страны говорит о том, что войны уравнивали у нас богатых и бедных, счастливых и несчастливых, верующих и неверующих. Вместе они дрались не за свои сословные права, а за Родину, выполняя свой долг перед ней. И я его выполнила, господин Ледебур.