Обезьяна и Адам. Может ли христианин быть эволюционистом?

Даже если бы мы доказали, что в основе мира лежит разумный замысел, как узнать, что его автором является именно всеблагой вечный Бог? Может быть, как иронически предполагал Дэвид Юм, мир «представляет собой только первую грубую пробу деятельности какого-нибудь бога-юнца, который затем бросил его, устыдившись своего неудачного произведения; возможно, он творение какого-нибудь подчиненного, низшего божества и составляет предмет насмешек высших божеств, или же он произведение какого-нибудь престарелого бога, впавшего от дряхлости в детство»[205]. Если проводить аналогию между миром и произведениями человеческого искусства, то почему бы не предположить, что как для постройки корабля или города соединяется множество людей, так и для создания мира объединилось множество божеств? А ведь именно так и считал язычник Цицерон, родоначальник естественной теологии, который за много веков до Пейли сравнивал мир с часами – правда, не с механическими, которых тогда еще не было, а с солнечными и водяными.

Знаменитый английский астрофизик Артур Эддингтон отмечал: «Идея универсального разума или логоса была бы, я полагаю, достаточно вероятным выводом из научной теории в ее нынешнем виде, или, по меньшей мере, она бы гармонировала с ней. Но даже если так, все, что наши исследования позволяют нам утверждать, – это чисто бесцветный пантеизм. Наука не может сказать нам, благ или зол мировой дух, и ее ущербное доказательство в пользу существования Бога может быть легко обращено в доказательство существования дьявола»[206]. Действительно, Ричард Суинберн, один из выдающихся представителей современного естественного богословия, определяет Бога как «очень могущественного бестелесного рационального агента». Но, как подметил один проницательный критик, дьявол также превосходно подпадает под это определение.

Поиски Бога в собственной душе или в природе зачастую увенчиваются лишь созданием идолов или философских абстракций. Мы абсолютно не можем сказать, кто и что стоит по ту сторону явлений, пока оттуда не постучат и не снизойдут к нам. Для людей, не имеющих откровения, Бог остается безымянным, анонимным, «неведомым Богом» (Деян. 17: 23). Но если человек столь бессилен в познании Творца, на Котором держится все существующее, то что уж и говорить о рае, грехопадении и всем прочем, что составляет предмет откровения. Благая весть, указывал Карл Барт, «будучи вестью об ограниченности известного мира другим, неизвестным… находится вне конкуренции со всеми остальными попытками открыть внутри известного нам мира относительно неизвестные более высокие уровни бытия и сделать их доступными»[207]. Но почему мы вообще должны думать, что целые сферы бытия, о которых говорит библейское откровение, – то есть Бог, ангелы, рай – оказались вне досягаемости нашего познания? Не проще ли предположить, что их не существует вовсе?

Такое предположение было бы уместно только в том случае, если бы у нас имелась гарантия, что наш познавательный аппарат охватывает всю существующую реальность или хотя бы значительную ее часть. Но у нас есть все основания предполагать обратное. На возможную ограниченность наших познавательных способностей указывали еще философы XVII столетия. Так, Джон Локк писал, что в других частях мироздания могут обитать существа, обладающие дополнительными чувствами вдобавок к нашим пяти. Отрицать это, учитывая обширность Вселенной, было бы большим самомнением. Шестое, седьмое или восьмое чувства открывали бы этим существам такие стороны сущего, о которых мы могли бы знать столь же мало, «как мало знает запертый в ящике стола червяк о чувствах и разуме человека»[208].

Схожие идеи в одном из своих писем к секретарю Лондонского королевского общества богослову Генри Ольденбургу высказывал и Бенедикт Спиноза: «Предположим, что в крови жил бы какой-нибудь червячок, обладающий достаточным зрением для различения частиц лимфы, млечного сока и т. д. и достаточным разумом для наблюдения за тем, как каждая отдельная частица, при столкновении с другой, либо отскакивает от нее, либо сообщает ей часть своего движения и т. д. Он жил бы в этой крови, как мы живем в этой части вселенной… и он не мог бы знать, каким образом все части крови управляются общими законами крови»[209].

Когда в XIX веке стало ясно, что наш мозг и органы чувств являются продуктами эволюции, тезис о принципиальной неполноте представлений человека об окружающем мире из разряда философских гипотез перешел в разряд доказанных фактов. Человеческий разум, убедившись в своем животном происхождении, тем самым нащупал собственные пределы. Это как если бы хозяин дома наткнулся на потайную дверь, ведущую неизвестно куда и от которой ни у кого нет ключей. В древности считалось, что в человеке как в микрокосме отражается вся Вселенная, так что, сделав интеллектуальное усилие, он способен охватить все сущее умственным взором. Но когда выяснилось, что человек как биологический вид является продуктом эволюции, стало ясно, что мы не можем претендовать на полный контакт с реальностью.