Безусловно, как и любой другой памятник письменности, Библия явилась продуктом конкретных исторических обстоятельств и в этом смысле принадлежит к эмпирической действительности. Но ничто не мешает думать, что само стечение обстоятельств, из которых родилась Библия, зависело от воли Божьей. Конечно, происхождение библейских книг навеки останется окутано покровом тайны. Но даже если бы мы оказались на острове Патмос в тот самый миг, когда Бог диктовал Иоанну Богослову пророчество о последних днях, мы не увидели бы ничего, кроме старца, который водит стилусом по пергаменту. Все эти трубные голоса, о которых сообщает автор Апокалипсиса, звучали только у него в голове.
Даже если однажды будет доказано, что Бог прямым образом не воздействовал на авторов Библии, и каждая буква в ней явилась предсказуемым результатом социально-экономического развития человеческого общества, то это ровным счетом ничего не изменит. Быть может, всемогущий Бог специально организовал ход вещей таким образом, чтобы, во-первых, Библия была написана именно так и не иначе и, во-вторых, чтобы значительная часть человечества поверила в написанное в ней? Нет никакого противоречия в том, чтобы считать Библию побочным продуктом человеческой цивилизации и одновременно откровением могущественного непознаваемого Существа, от воли Которого зависит ход развития всей цивилизации и вообще всей Вселенной.
Объекты нематериальной природы никак не могли позаботиться о том, чтобы наш мозг выработал сколько-нибудь адекватное понятие о них. Наши представления о деревьях отвечают только нашим же потребностям, но не деревьям самим по себе – никто не может поручиться за степень соответствия одного другому. Напротив, Бог вполне мог устроить так, чтобы авторам библейских текстов пришли на ум именно те образы, которые максимально соответствуют предмету откровения. Пусть даже мы ошибаемся во всем остальном – но если Бог существует, то эволюция нашего познания привела нас как минимум к одной истине – той, что изложена в форме библейских образов. Если же Бога нет, то мы не можем быть уверены вообще ни в чем. В этом смысле Библия надежнее, чем книга природы.
Разумеется, слово Божье не падает на бесплодную почву. Человеческое сознание обладает естественной склонностью к вере в сверхъестественное. Даже закоренелый атеист не может отрицать, что в человеке – этом отпрыске животного царства – тем не менее живет тоска по невидимой и недоступной сфере идеального бытия. В последние годы на Западе появилась даже особая научная дисциплина – когнитивное религиоведение, в рамках которой экспериментально изучаются механизмы человеческой психики, отвечающие за живучесть и распространенность религиозных идей. Было установлено, например, что маленькие дети вне зависимости от культурного окружения восприимчивы к представлению о всемогущем и всезнающем существе сверхъестественной природы. (Я наблюдаю такую восприимчивость у своего пятилетнего сына, который не находит ничего странного в том, что Бог знает все его мысли и поступки, хотя он едва ли сталкивался с примерами подобного всеведения на собственном опыте.) Также существуют психологические исследования, демонстрирующие, что и дети, и взрослые люди, включая тех, кто далек от религии, на интуитивном уровне склонны верить в целесообразность и разумность окружающего мира.
С одной стороны, было бы неверно рассматривать универсальность религиозного «инстинкта» как аргумент в пользу существования Божественного начала, как это делал когда-то Цицерон, который писал: «необходимо признать, что боги существуют именно потому, что знания об этом заложены в нас или, лучше сказать, являются врожденными. То, в чем все от природы согласны, необходимо должно быть верным»[214]
. Что, если склонность человека верить в Бога или богов – это просто побочный продукт нашего эволюционного прошлого? Например, согласно предположению британского психолога Джастина Барретта[215], истоки религиозного мышления могут лежать в стремлении человека видеть за малейшими случайными событиями целенаправленно действующих существ. Любой хруст ветки или хлопанье распахнутой ветром двери наводят нас на мысль о присутствии зверя или человека. Эта склонность имеет адаптивную сторону: лучше несколько раз напрасно заподозрить присутствие тигра, чем один раз попасть к нему на обед. Но она же может привести к мысли, что все события, происходящие с нами, зависят от воли какой-то высшей силы. Навыки угадывания чужих мыслей и эмоций, столь необходимые при коммуникации с особями нашего вида, при случае могут побуждать нас искать контакт и с невидимыми разумными существами.