Обезьяны

Несмотря на хорошую погоду, не приходится ожидать, что в следующий четверг мы попадем на вернисаж в Галерее Левинсона на Корк-стрит. Мрачный художник Саймон Дайкс, знаменитый своим эксцентрическим поведением и привычкой искать вдохновение в туалетных кабинках, как это хорошо известно завсегдатаям клуба «Силинк», судя по всему, стал в последнее время еще мрачнее и эксцентричнее.

Уж не решил ли он перед самым открытием изготовить еще одно полотно, изображающее надругательства над телами, каковая тема и объединяет картины, которые мы увидим на новой выставке? Возможно, именно поэтому в настоящее время он находится в психиатрическом отделении больницы «Чаринг-Кросс». Прямо покажем, не в тот конец Фулема его занесло.

Впрочем, возможно, все связано с привлекательной юной самкой Сарой Пизенхьюм, которая по неизвестной причине в последние дни — как раз когда мы узнали о переносе вернисажа — изменила своей традиции проводить ночи в ряде известных читателю клубов. Вероятно, единственный способ узнать истину — явиться на выставку и покопаться в шерсти у Джорджа Левинсона, самца, чьи передние лапы еще никогда не отказывались помахать в отзнак на вопросы любопытных.

— «Рррряв»! Сраные подонки, грязные журналюги, какого пен…

— «Рррряв»! Сара, будь добра, следи, что показывают твои лапы.

— Но, вожак, это же отвратительно. Как они смеют нападать на Саймона, когда с ним случилось такое несчастье. Ведь ты не можешь…

— По странному стечению обстоятельств именно эта желтая мерзость и сумела наконец пробудить во мне жалость и сочувствие к твоему «уч-уч» самцу. Хотя намек на то, что он наркоман, вызывает у меня беспокойство, да ты и сама знаешь, я никогда не одобрял вашу связь. — Гарольд Пизенхьюм поднял с пола брошенную Сарой газету, сложил и спрятал среди бумаг на своей стороне стола, будто намеревался читать ее и дальше.

— «Xyyyyy» вожак, ты же не собираешься снова поднимать этот старый вой? Мы с Саймоном гнездуемся уже год с лишним.[79]

— Это мне хорошо известно. Но мне хорошо известно и другое, так же, как и тебе, а именно тысяча причин, которые не дадут ему сформировать с тобой группу. Все, что я хочу показать, — воспользуйся случаем и начни спариваться на стороне. Вот я спарился с тобой этим утром…

— Если это можно обозначить как спаривание…

— Джайлс по первому же твоему уханью явится с группой своих побочных самцов, и все они спарятся с тобой, стоит только захотеть. Питер и Криспин тоже готовы спариться с тобой в любой момент. Сара «гррр-уууннн», я знаю, у нас с тобой разные взгляды на жизнь, но подумай, может, тебе стоит подыскать стабильную, многосамцовую группу «хуууу»? Ты прекрасно понимаешь, гнездование с ним тебе совершенно не подходит, это почти моногамия, и шансы, что у вас будут детеныши, которые оправдали бы вашу связь, невелики. — Пальцы вожака дернулись на знаке «моногамия», будто Гарольд Пизенхьюм вляпался во что-то гадкое и отряхивался.

— Нет, я не могу так, вожак. Я люблю его. Я хочу помочь ему. Он гениальный шимпанзе, настоящая большая обезьяна. Я не против гнездоваться с ним… всю жизнь.

Завершив эту наглую последовательность знаков, Сара выбежала из кабинета, даже не потрудившись почистить вожака на прощание. Собирая вещи, она чувствовала, как на загривке мертвым грузом лежит безразличие Гарольда Пизенхьюма. Почему «хууууу», ну почему «хххууууу» он не может побить меня, как настоящий вожак? Я же оскорбляю его, бросаю вызов его статусу в иерархии, а он ничегошеньки не делает. Ясно, он совершенно не любит меня — ни капельки, никогда не любил.