Оставив дискуссию об «истине» как бесполезную метафизическую спекуляцию, аналитические философы не могли утверждать, что понятия науки более истинны или что научный метод особенный, так как подводит нас ближе к истине. Аналитические философы 1950-х и 1960-х годов могли говорить только о том, что наука случайно затронула их личные ценности.
Поэтому теперь мы должны задать вопрос о ценности: если основанием научного исследования являются личные ценностные ориентиры, то какой статус имеют личные ценности? В вопросе о ценности к середине XX века англо-американская философия сошлась с континентальной традицией. Выводы, к которым пришла аналитическая философия, были крайне субъективны и относительны. Принимая разрыв между фактами и ценностями, декларированный Юмом, большинство философов заключили, что интерпретация ценностей необъективна и не подчиняется разуму. Резюмируя положение профессии философа в середине века, Брайан Медлин писал: «Среди профессиональных философов общепринятым является мнение, что этические принципы в конечном счете произвольны»[117]
. Их произвольность может исходить из актов чистой воли, из социальных конвенций или, как считают главные представители логического позитивизма, от субъективного выражения эмоций.[118]Придя к таким выводам о знании, науке и ценностях, англо-американская интеллектуальная сцена была готова к тому, чтобы серьезно воспринимать Ницше и Хайдеггера.
Первый тезис: постмодернизм – это конечный результат кантианской эпистемологии
После этого головокружительного тура по истории философии за 220 лет я мог бы подвести итоги и предложить первую гипотезу об истоках постмодернизма:
Основные составляющие постмодернизма были изложены в работах философов первой половины XX века. Континентальная философия вплоть до Хайдеггера показала позитивное направление и импульс развития постмодернизма. А плачевная история англо-американской философии – вплоть до краха логического позитивизма – оставила защитников разума и науки обескураженными, дезориентированными и неспособными предложить какой-либо вразумительный ответ на скептические и релятивистские аргументы постмодернистов[119]
.Однако философия XX века была во многом фрагментарной и несистематичной, особенно в англо-американской традиции. Постмодернизм стал первым синтезом последствий основных трендов. В постмодернизме мы находим метафизический антиреализм, субъективную эпистемологию, объяснение любых вопросов о ценностях эмоциями и следующие из этого относительность как знаний, так и ценностей, девальвация и дискредитация научных изысканий.
Метафизика и эпистемология находятся в центре этого рассказа о постмодернизме. Несмотря на то что постмодернисты позиционируют себя как противники метафизики и эпистемологии, их труды посвящены чуть ли не исключительно этим темам. Хайдеггер критикует логику и разум, чтобы расчистить место для эмоций, Фуко редуцирует знание до выражения социальной власти, Деррида деконструирует язык и превращает его в инструмент эстетической игры, а Рорти составляет хронику провалов реалистической и объективистской традиции почти исключительно в метафизических и эпистемологических терминах.
Вслед за постмодернистской антиреалистической метафизикой и антиразумной эпистемологией мы немедленно сталкиваемся с социальными последствиями постмодернизма. После того как мы отбросили реальность и разум, что нам остается делать дальше? Мы можем, как консерваторы, обратиться к коллективистским традициям и им следовать. Или мы можем, как постмодернисты, прислушаться к чувствам и положиться на них. Если мы спросим себя, каковы наши глубинные чувства, то полученные ответы будут основаны на теориях человеческой природы прошлого века. От Кьеркегора и Хайдеггера мы узнали, что в центре наших эмоций лежат чувства ужаса и вины. От Маркса мы унаследовали глубокое чувство отчуждения, притеснения и гнева. У Ницше мы находим сильную потребность во власти. Благодаря Фрейду мы обнаружили настоятельные проявления темной и агрессивной сексуальности. Гнев, власть, вина, похоть и ужас составляют ядро постмодернистской эмоциональной вселенной.