Объясняя постмодернизм

В частности, необходимо привить ученикам понимание того, что более сильный ученик должен помогать более слабым. При этом «он не должен ожидать какого-либо вознаграждения, поскольку по конституции все были бы равны в отношении работы и удовольствия, и даже никакой похвалы, поскольку господствующим образом мысли в общине является тот, согласно которому он всего лишь исполняет свою обязанность». Предугадывая идеи Маркса, Фихте верил в то, что школа должна быть уменьшенной моделью идеального общества: «В этой конституции, таким образом, из достижения большего совершенства и из приложенного для этого труда будут следовать только новый труд и работа, и именно самый прилежный будет обязан бодрствовать, когда другие спят, и размышлять, когда другие играют»[206].

В более широком смысле новое образование сможет искоренить любые личные интересы и внушить чистую любовь к долгу только из любви к долгу – такое чувство долга, о котором мечтали Руссо и Кант: «Поэтому на место этого себялюбия, с которым нельзя больше связывать ничего для нас хорошего, в душах всех, кого мы хотим причислять к немецкой нации, мы должны поставить и основать другую любовь, непосредственно направленную на добро как таковое ради него самого»[207].

Если система образования будет успешной, ее плодом станет строгая внутренняя дисциплина: «Его воспитанник происходит из него в урочный час как устойчивое и неизменное произведение этого его искусства»[208].

Но этого нравственного образования недостаточно. Опираясь на Хаманна и Шлейермахера, Фихте обратился к религии. «Питомец этого воспитания есть не просто член человеческого общества здесь, на земле, на короткий срок жизни, отпущенный ему, но он также есть звено вечной цепи духовной жизни как таковой, находящееся в более высоком общественном порядке, и, без сомнения, признается таковым и со стороны воспитания. Несомненно, образование, стремящееся охватить все его существо, должно также ввести его и в усмотрение этого более высокого порядка»[209].

Несмотря на то что Фихте считался мягким в вопросах религии в контексте лютеранской схоластики, Фихте настаивал на том, что образование также должно в значительной мере опираться на религию: «Правильно руководимый ученик доберется в попытках создать такой образ до конца и под конец найдет, что поистине ничего нет, кроме жизни, и именно духовной жизни, живущей в мышлении; и что все остальное существует не поистине, но только кажется существующим». Он поймет, что «только в непосредственном соприкосновении с Богом и непередаваемом истечении из него своей жизни научится находить жизнь, свет и блаженство, а в любом удалении из этой непосредственности – смерть, мрак и несчастье»; «…воспитание к истинной религии есть тем самым последнее предприятие нового воспитания»[210].

До сих пор программа образования Фихте включала всеобщее отделение детей, суровую авторитарную дисциплину, строгое понимание чувства долга, самоотверженность и тотальное погружение в религию. Это не очень похоже на модель либерального образования Просвещения.

Но программа Фихте этим не ограничивалась. Она также подразумевала важность этнической принадлежности. Только немец способен воспринять истинное образование. Немецкая система – это лучшее, что мир может предложить, это надежда на будущий прогресс человечества. Только немец, будучи «исключительным среди других европейских наций образом [имеет] способность и восприимчивость к такому образованию»[211]. Путь, которым идет Германия, является ориентиром для других стран Европы и в конечном счете для всего человечества. Либо немцы прислушаются к призыву Фихте и исправятся, либо они будут преданы забвению. «Но если Германия потонет, вместе с ней потонет и вся остальная Европа»[212].

Так Фихте своим пламенным стилем и харизмой расшевелил немцев и пробудил их к действию. Немцы слушали с восхищением и энтузиазмом. В 1810 году, спустя три года после обращения с речью, Фихте был назначен деканом факультета философии в недавно открывшемся Берлинском университете. (Шлейермахер был назначен главой факультета теологии.) В следующем году Фихте стал ректором всего университета и располагал возможностями претворить свою образовательную программу в жизнь.

Он не упустил эти возможности. Отголоском его реформ спустя столетие, в 1919 году, стала речь Фридриха Эберта на открытии Национальной ассамблеи в Веймаре. Германия вновь была повержена иностранными державами, и нация была деморализована и озлоблена тем, что приходилось все начинать с начала. Выбранный первым президентом Немецкой республики в 1919 году, Эберт в своей инаугурационной речи подчеркнул актуальность Фихте для ситуации в Германии: «Таким образом, мы приступаем к работе, имея в виду нашу главную цель – поддерживать права немецкой нации, заложить фундамент сильной демократии в Германии и привести ее социалистическим путем к достижению истинного социального Ауха. Именно так осознаем мы задачу, которую Фихте поставил перед немецким народом»[213].