Объясняя постмодернизм

«Хотя мы и примиряемся с тем, что индивидуальности, их цели и их удовлетворение приносятся в жертву, что их счастье вообще предоставляется случайности, к царству которой оно относится, и индивидуумы вообще подводятся под категорию средств для достижения скрытой цели»[225].

И опять же, если мы вдруг не ухватили мысль Гегеля: «Отдельная личность есть в самом деле нечто подчиненное, обязанное посвятить себя нравственному закону». И снова, повторяя Руссо: «Поэтому, если государство требует жизни индивида, он должен отдать ее»[226].

Для особенных людей, которые приходят, чтобы встряхнуть порядок вещей и подтолкнуть вперед божественный план развития мира, индивидуальная жизнь отходит на второй план. «Всемирно-исторические личности», как Гегель называл их, это те, кто, обычно сами того не зная, являются агентами развития Абсолюта. Такие личности энергичны и целеустремленны, они способны использовать власть и направлять социальную силу так, чтобы достигнуть чего-то действительно важного в историческом масштабе. Однако их достижения дорого обходятся человечеству.

«Всемирно-исторической личности несвойственна трезвенность, выражающаяся в желании того и другого; она не принимает многого в расчет, но всецело отдается одной цели. Случается также, что такие личности обнаруживают легкомысленное отношение к другим великим и даже священным интересам, и, конечно, подобное поведение подлежит моральному осуждению. Но такая великая личность бывает вынуждена растоптать иной невинный цветок, сокрушить многое на своем пути»[227].

Невинные цветы не должны противиться своему уничтожению. Всемирно-историческая личность действует, исходя из интересов целого. Такой особенный человек является воплощением государства, а государство – это будущее коллектива. И невинный цветок, даже будучи растоптанным, должен гордиться своим участием в этом большом процессе.

Предвосхищая Ницше, Гегель утверждал, что ни один невинный цветок не должен противиться деятельности всемирно-исторических личностей, «ведь всемирная история совершается в более высокой сфере, чем та, к которой приурочена моральность». Потребности исторического развития стоят выше, чем потребности нравственности, и поэтому «совесть индивидуумов» не должна быть препятствием для достижений исторических целей[228]. Попранная мораль достойна сожаления, но «нельзя с этой точки зрения предъявлять к всемирно-историческим деяниям и к совершающим их лицам моральные требования, которые неуместны по отношению к ним»[229].

От Гегеля к XX веку

Один из учеников Огюста Конта проходил обучение в Германии и посещал лекции Гегеля. Докладывая своему учителю о том, чем доктрина Гегеля отличалась от социалистических идей Конта, ученик взволнованно написал, что «совпадения имеют место даже в практических принципах, поскольку Гегель – защитник правительств, иначе говоря, враг либералов»[230].

В XIX веке среди коллективистов всех мастей остро стоял вопрос об истинном значении социализма, и среди них выделялись идеи Канта, Гердера, Фихте и Гегеля. Впрочем, ни один не был консерватором. Консерваторы XIX века выступали за возвращение или возрождение феодального устройства. Четыре наших героя, напротив, выступали за решительные реформы и отказ от традиционного феодального уклада. При этом ни один также не был и либералом в духе Просвещения. Либералы Просвещения были индивидуалистами, центр их политического и экономического притяжения тяготел к ограниченной власти правительства и свободному рынку. Наши герои, напротив, озвучивали темы убежденного коллективизма в этике и политике, призывающего индивидуальности пожертвовать собой ради общества, определялось ли это общество как человеческий род, этническая группа или государство. У Канта мы находим призыв к людям выполнить свой долг жертвы ради человечества; у Гердера мы находим призыв к индивидам найти свою идентичность в своей этнической принадлежности; Фихте требует, чтобы образование стало процессом тотальной социализации; а Гегель провозглашал тотальное государство, которому человек отдаст все, что у него есть. Для круга мыслителей, которые выступали в защиту тотальной социализации, «социализм» казался подходящим термином. Соответственно, многие последователи правого крыла коллективизма считали себя истинными социалистами.

Впрочем, термин «социализм» также использовался как ярлык для левых коллективистов, так что между левыми и правыми социалистами шли оживленные дебаты.

Этот спор не был только семантическим. И правые, и левые были антииндивидуалистами; и те и другие выступали за государственное управление наиболее важными процессами общества; и те и другие разделяли общество на группы, которые они считали фундаментальными для определения индивидуальной идентичности; представители обоих лагерей стравливали эти группы между собой в безвыходном конфликте; и те и другие поддерживали войну и насильственную революцию как средство достижения идеального общества. И обе стороны ненавидели либералов.