Объясняя постмодернизм

Шпенглер считал, что мы не можем вернуть утраченную взаимосвязь с природой, поэтому время социализма уже прошло. Но, подобно героям прошлого, мы должны смотреть в лицо своей судьбе стоически и без иллюзий: «Оптимизм – это трусость». Все, что мы можем сделать, как люди чести в мире бесчестия – это сохранять верность нашему долгу: «Терпеливо и без надежды стоять на проигранных позициях – таков наш долг. Стоять, как тот римский солдат, чьи кости нашли перед воротами Помпеи, погибшего, потому что ему забыли отдать приказ об отходе во время извержения Везувия. Вот величие»[239].

В то время как Шпенглер был пессимистом, другие мыслители правого толка все еще считали, что у настоящего социализма есть шанс. Эрнст Юнгер, вдохновленный Шпенглером, в свою очередь был источником вдохновения для некоторых из этих мыслителей. Юнгер был трижды ранен во время Первой мировой войны, но он вернулся домой с решимостью возобновить борьбу против декадентского западного мира. Война была проиграна, но через этот проигрыш можно было переступить. Юнгер писал: мы принадлежим «новому поколению, народу, закаленному и внутренне преобразованному пламенем, молотом и наковальней величайшей войны в истории»[240].

Другим мыслителем правых взглядов, который все еще верил в победу социализма, был Вернер Зомбарт, наиболее известный как выдающийся социолог и пламенный критик либерального капитализма. Будучи преданным марксистом на протяжении большей части своей карьеры, с приходом XX века Зомбарт переметнулся вправо. Но для Зомбарта это означало не отказ от социализма, а его укрепление. Зомбарт утверждал, что абсолютно необходимо «освободить социализм от марксистской системы»[241]. Это позволит создать усовершенствованный социализм, придав ему национальный фокус и отказавшись от притязания на то, что необходимость социализма может быть доказана посредством научных аргументов. Тогда социализм вновь обретет «способность создавать новые идеалы и вызывать возвышенные чувства»[242]. Он думал, что новый националистический фокус и обновление социалистических идеалов даст возможность социалистам сражаться с настоящим врагом – либеральным капитализмом. В своей следующей крупной работе «Торговцы и герои» (1915) Зомбарт продолжил свои атаки на либеральный капитализм, противопоставляя два диаметрально разных типа социального бытия, – декадентского и благородного. И штурм этой главной цели продолжался до 1928 года, когда Зомбарт, по сути согласившись со Шпенглером и Меллером, сказал о социалистическом идеале: «Эта мысль призвана уберечь человечество от опасности, которая намного превосходит опасность бюрократизации, и это опасность поддаться маммонизму, дьяволу наживы, материальному интересу торгашества»[243].

«Либерализм, – писал Меллер, – это смерть нации»[244]. Поэтому социализм должен был одолеть его. Тем не менее это должен был быть правильный вид социализма, а марксизм не был правильной формой социализма. Марксистский интернационализм, считали такие правые мыслители, как Шпенглер, Зомбарт и Меллер, оказался фальшивой или иллюзорной версией социализма. Не существует универсальной культуры, и не существует универсального круга интересов и универсальной формы социализма. Социализм должен быть национальным – он должен быть укоренен в самобытном историческом контексте каждой культуры. «Каждая нация строит свой социализм», – писал Меллер. И поэтому «интернационального социализма не существует»[245].

И пророческим высказыванием Меллера для последующего десятилетия стало следующее замечание: «Социализм начинается там, где заканчивается марксизм. Немецкий социализм призван сыграть важную роль в духовной и интеллектуальной истории человечества, полностью очистив себя от следов либерализма… Этот новый социализм должен стать основанием Третьего рейха»[246].

Приход национал-социализма к власти: кто такие настоящие социалисты?

Продвижение национал-социализма к политической власти в 1920-е годы сфокусировало абстрактную дискуссию на конкретных вопросах, так как национал-социалисты, коммунисты и социал-демократы все предлагали вариации одних и тех же тем и сражались за голоса одних и тех же избирателей.

Социальные демократы и коммунисты разделились во мнениях относительно того, будет ли социализм достигнут путем эволюции или революции. Между двумя партиями также оставалась обида за восстание спартакистов 1919 года, когда коммунисты яростно воспротивились избранному социалистическому режиму. Поэтому социал-демократы – в отношении теории и для того, чтобы привлечь избирателей, – неустанно настаивали на том, что между коммунистами и национал-социалистами не было существенной разницы: обе партии предпочитали насилие мирным и демократическим процедурам.