Обязалово

А зачем, собственно, шершеть? В смысле: её искать?! Я же её сам женщиной сделал! Зовут - княжна Елена, живёт - на Княжьем Городище. Правда... как бы головы не лишиться...

-- Глава 216

Утром ещё раз в голове покрутил, вариантов прикинул, решился:

-- Николай! Бери образцы товаров, пойдём на княжий двор. Выносить "паутинку" на торг, не поклонившись прежде княгине с княжнами... не по вежеству.

-- Так это... я ж ни с кем не сговаривался! Нас же и не пустят!

-- Во! И я об том. Купчину с приказчиками - нет. А вот славного сотника храбрых стрелков со слугами... Если нас на княжий двор даже не пустят, то и ловить здесь нечего. А Аким? Или ты кто? Или не ты - верой и правдой? Трудами тяжкими да кровью горячей? Самого живота свого не щадя? Ну! Смотреть соколом, глядеть орлом! Хозяин! Тройки давай! С колокольцами!

-- Свадьба, что ли?

-- Бери выше - парадный боярский выезд! Новоявленный боярин Аким Янович Рябина выезжать изволяют-с. К самому светлому князю! По большой нужде.

Положим, "по большой нужде" надобны не тройки изукрашенные, а лопушков пачка. Но народ меня понял. Теперь - главное не мешать.

Часа через два - выехали. Как дураки с вымытыми шеями. Но - ярко и громко. Правда, пока тройки от Днепра наверх вытянулись - кони в мыле.

На воротах опять бородачи:

-- А вы к кому? А по какому делу? А званы ли?

-- К самому, к князю светлому. По княжьему делу. Званы.

Абсолютная правда: боярство раздавать - исключительно княжеское дело. Когда Аким вотчину получал, ему велено было явиться. Зван аж десять лет назад. Встречайте.

Аким глядит ясным соколом. Как это: "глядеть соколом" - на себе показывать не буду. И рявкает пьяным медведем. По-сотниковски. Он же всю дорогу... тренировался.

Во двор, всё едино, тройки не пустили - только ножками. Как в Московский Кремль при царях. Потопали в княжий терем.

Народу немного. Лестница почти пустая, по гульбищу трое-четверо толкутся. На втором этаже с гульбища вход в парадную залу. Тут князь бояр и принимает. Князя и свиты его нет, есть... будда бородатый на лавке. В меховой шапке, в шубе, сидит на сквознячке - придрёмывает.

Прислужник его сразу на нас:

-- Кыш-кыш с отседова! Князя нетути, боярин Гаврила Потапович думать изволят! Брысь, а то стражу кликну!

-- Опаньки! Гаврилка! Эк тебя разнесло!

Будда открыл один глаз и уставился на радостного Акима. А тот, уверенно, как метлу с дороги, отодвинув прислужника, обходит "Будду", восторгается и хлопает себя по ляжке:

-- Ну, мордень! Ну, пузень! Ну, бородень!

Вдруг подскочил к сидящему, хлопнул его по животу и поинтересовался:

-- Кого ждёшь-то? Елефанта, не менее.

Будда открыл второй глаз, закрыл и снова открыл оба. Аким не растворился.

-- Рябина?

-- Я!

-- Охренеть.

Будда спустил с лавки ножки, развёл руки и глубоко обнял Акима.

Я бы сказал - "сильно", поскольку Аким быстро начал хрипеть. Но правильнее - глубоко. Ибо обнимание происходила как-то со всех сторон сразу и, вдруг оказавшийся щуплым, Аким просто проваливался в эту шубную тушу.

-- Кхе-кхе.

-- Во. Яков. Ни хрена себе. А это?

-- Сынок мой, Ванечка. Да отпусти ты! Медведище, кости поломаешь!

-- Итить. Сын. У тебя ж...

-- А вот. Образовалось.

-- Итить ять. С перевёртыванием. Рябина да с рябинёнком. Откуда.

Аким смахнул шапкой умозрительную пыль с лавки, уселся рядом с "Буддой", и стал радостно делиться свежими новостями по всему последнему десятилетию жизни.

Рассказ, сам по себе, был произведением искусства. Я, например, узнал про себя много нового. Что я - очень нежный и ранимый ребёнок, который от всего невыразимо смущается. От этого смущения - теряюсь, забываю слова и вежественное поведение и, даже, от растерянности, пытаюсь дерзить. Но сам по себе - добрый и послушный.

Наконец, Аким сформулировал цель визита:

-- Нам бы... эта... с князем перевидеться. Насчёт вотчины.

-- Э-эх. Аким... как бы это тебе... не примет тебя князь. Ты ему кто? - Да никто. Как-то раз лук тянуть учил. Да и то... зашиб... А так-то... Почти изменник...

-- Лжа!

-- Да знаю я! Не ори. Но... Почти расхититель...

-- Лжа гадинская. Это всё недруги мои придумали! Я ныне ведаю - кто, когда, почему сиё гадство замыслил...

-- Да и хрен. Благочестника отца опальный слуга. Опальный - раз. Отца - два. А у него новые, молодые да ярые вокруг стола в три ряда стоят. Ты со своим боярством - ему не первый свет. Как будет время девать некуда... а пока жди. Я-то слово замолвлю. Я-то тут на княжьем дворе живу, величают - оружничим. Только князь наш... не часто оружием интересуется. Он более по делам благочестивым. Но при случае - скажу. А ты стольнику грамотку подай. Дескать, вот, княже, жду твоей милости. Как по закону и положено.

Аким загрустил. Возникшая, было, мечта - вот так сразу, прямо к князю в покои... Как, бывало, Ромочка к нему прибегал во времена ученичества...

-- Какие-то грамотки... Гаврюша, да разве мы с тобой ворогов грамотками били?! Да разве нам в те поры хоть какие стольники требовались? Сабелька точёная да стрелка вострёная - наши грамотки князя супротивникам-то быстро ум вправляли.