Обитатели потешного кладбища

– Они же не так плохо жили… Господи, ну, слушайте, ну, как так можно? А нельзя это отменить?

– Что?

– Да переезд ваш в СССР. Нельзя его остановить? Пойти в посольство, сказать, что передумали, то да се, получить паспорт обратно?

Он замешкался. Совсем по-мальчишески почесал затылок. Пожал плечами.

– Ну, наверное, можно.

– И я думаю, что можно. Советский паспорт – это, конечно, никуда не годится, все привилегии теряются, но пока не уедешь, остаешься во Франции. Так хотя бы как-то жить можно. И можно ходатайствовать о том, чтоб получить обратно французское гражданство. Разве нет? Возня, конечно, но все еще можно повернуть вспять, пока не вошли в эту реку. Понимаете? Я видел, как ваш папенька порвал французский паспорт. Думаю, он был не вполне в себе. Думаю, играл на публику. Простите за откровенность. Он думал так: все тем и ограничится. Но вы же не хотите ехать! Николай, вы можете… Вы должны его переубедить.

– Нет, – он хлопнул ладонью по подлокотнику кресла, – не могу и не стану. Я… – Он встал, начал собираться. – Пора, мы сегодня в Нормандию…

– Это с Тредубовым?

– Да, надо за Шершневым заехать…

– И Серж с вами?

– Да, дела. Дорога. Меня ждут. Я ничего дома не скажу и вас прошу о нашем разговоре никому ни слова.

Он встал и пошел вниз, так и не притронувшись к кофе, что мне не понравилось (плохой знак – то ли недоверие ко мне, то ли Николай уже отсутствовал). Спускаясь за ним по лестнице, я обещал, что никому ничего не скажу. В дверях он постоял и негромко попросил меня что-нибудь предпринять.

Что предпринять? Что же тут предпринять?

И тут меня озарило…

– Хорошо, – сказал я шепотом. – Разрядите ружье.

– Какое ружье? – спросил он (тоже шепотом).

– Ружье вашего отца разрядите и спрячьте патроны.

– Зачем?

– Я приду говорить.

– Хорошо. – Он кивнул, сильно посерьезнев. – Угу. Я прослежу. Когда?

– Сегодня же.

– Ох, тогда мы должны заехать к нам. Детур, значит.

– Хотите, перенесем?

– Нет! Дайте мне час. И о нашем разговоре…

– Ни слова. Не беспокойтесь, Николай.

Мы пожали руки крепче обычного и посмотрели друг другу в глаза с открытостью. Я даже захотел его обнять, но он поспешил уйти. Я набросил пиджак, надел туфли и побежал в парк к моей дочке. Мало того что Лида взяла с меня эту ужасную клятву, тем самым отнимая у меня моего ребенка, так она еще и увезти ее хочет. В СССР! Меня поразила готовность (почти библейская) Николая следовать за отцом. Ехать не хочет, но ни слова против не скажет. А разве не последовали мы за отцом во Францию? Я был еще юн и целиком ему доверял, не знаю, спорила ли мать. Думаю, нет. И если б отцу взбрело ехать в Германию, мы послушно поехали бы в Германию. Патриархат есть патриархат. Как-то Теодор в шутку мне сказал: «А вот переехали бы вы в Германию, и тогда, может быть, мы стреляли бы друг в друга?» Уверен, что на войне он ни разу не выстрелил. Возможно, во мне нет осуждения именно потому, что я понимаю механику случая, и насколько она важна в жизни человека, далеко не все в наших руках, есть где-то Парки, и они прядут нити. Никто не скажет наверняка, что с нами случилось бы, если бы отец предпочел Германию Франции. Может, я стал бы нацистом, как мои кузены. Говорят, судить надо уметь, без суда жить нельзя. Не согласен! Не судил, не хочу, не буду!

Договорившись с пани Шиманской, что они с Яреком отвезут Маришку в пансионат за город, где на каникулах обычно отдыхали мальчики, таким образом, имея ход в запасе, я направил мое воображаемое войско в Аньер. Предупредительная вылазка конем. Легкий аллюр перед калиткой. Подразним Минотавра! Я шел и улыбался. Нервная дрожь унялась, как только я начал действовать. День был теплый, ветреный, ароматный. Двадцать седьмое мая, 1947. Трамвай подпрыгивал, искрился, стрелял солнечными зайчиками, загребал раскрытыми окошками жирную сирень, кондуктор чмокал недовольно губами, на остановках метелочкой выгребал листья, цветы. Арсений сидел в беседке, пил чай. Меня завидев, он нахмурился, поднялся и, некрасиво налегая на костыль, выгибаясь, как птица, волочащая сломанное крыло, направился мне навстречу. Дальше забора я не пошел. Кусты ощетинились.

– Что надо? – сурово зарычал старик.

– Добрый день, во-первых…

– Говори, что надо!

– Вы можете ехать куда хотите, но Маришку я не отпущу. Достаточно я терпел ваши издевательства. Я вел себя с вами как цивилизованный человек. Я пришел вам сказать, что своим самодурством вы, о том не подозревая, исчерпали мою чашу терпения. Маришка остается со мной. Больше вы ее не увидите!

– Знаешь, а ты у меня первый в списке. Номер один. Так что, приводи девочку, а то хуже будет.

– Можете вызывать полицейских.

– Нет, я не в полицию пойду, а кое-куда в другое место. Есть на вас, сволочей, управа.

– Давайте, давайте! Идите в свою управу! Знайте: я ни вас не боюсь, ни ваших волкодавов железнозубых.