Обитатели потешного кладбища

Тут из дома выскочила с ружьем Лидия; она что-то кричала, но ее гримасы, порывистые движения (какие бывают у психически нездоровых людей) – меня оглушили, и я не понимал, что она вскрикивала, это было больше похоже на лай, визг, но не на язык. Подбежала к забору. Собачку взводит…

– Убери ты, дура! – Арсений Поликарпович одним грубым жестом отобрал у нее ружье. – Иди в дом!

Она решительно подошла к самому краю забора, вытянулась вперед и плюнула в меня (я отступил, но брызги почувствовал). Захохотала. Глубокий, утробный, жуткий смех. Больной человек, подумал я. Все это мелочи. Главное – не дать им девочку увезти. А это-то – пустяки!

– Завтра, – сказал старик, показывая мне ружье, – приводи девочку завтра, а лучше – сегодня вечером.

Я ничего не сказал; разговаривать тут нет смысла. Поехал домой, по пути я перебирал впечатления от этой стычки. Они повели себя не так, как я представлял. Я думал, что старик меня поколотит или хотя бы толкнет, и надеялся, что Лидия его оттаскивать от меня будет. Что-то такое я воображал, пока ехал к ним. Я боялся насилия. И насилия ожидал. Получилось совсем не так. Он даже не вышел за калитку! Стоял и покачивался. Сильно сдал за последние шесть лет; а Лидия – подурнела, ох, подурнела, стала настоящей матерой бабой, плоть и животность в ней взяли верх над той девушкой, которую я знал.

Дома открыл бутылку вина, беспокойно ходил, вспоминал каждое слово, каждый жест, дуло, плевок… А ведь я веду в этой партии! Так я считал: каждый ход за мной! Вновь и вновь перебирая фразы, взгляды, жесты, я вживался поочередно в каждого участника, пытаясь увидеть случившееся чужими глазами; представлял, как мы со стариком стоим у забора, как нас увидела из окна Лидия, как она взбесилась, схватила ружье, побежала к нам, выкрикивая грязные слова; вот Арсений Поликарпович увидел ее с ружьем, вот он стоит и видит, как его дочь направляет дуло на отца его внучки – и что он думает? Я ведь и бровью не повел! (Не от геройства – я же знал, что Николай его разрядил, а времени у нее на то, чтобы зарядить, не было.) Старик увидел, что она готова убить меня, а я стою и с равнодушием смотрю на нее, – что он подумал в те мгновения? Почему не дал ей попытаться спустить курок? Наверное, побоялся полиции… Ага! Голова-то соображает! Не был он безрассудным. Даже половины того июльского куража (когда он свой паспорт на людях рвал), теперь в нем не было точно! Ненависть ко мне, видел я, поубавилась… не тот старик, что когда-то бил меня… не кипит он больше, не кипит… Или я для него не тот? Пустое место. Нечего на него тратиться… – так, наверно, подумал. Да! Тут меня осенило: он одной ногой уже отбыл! Он уже почти в России! Я понял, что бояться мне нечего – никаких последствий не будет: во-первых, плевать ему на меня, во-вторых, я всегда смогу обратиться в полицию. Полиция! Суд! La bureaucratie française legendaire![162] О-го-го! Все это затянется… Как я буду доказывать, что она – моя дочь, это дело пятое. Инцидент – вот что важно. Свидетелей я найду – Крушевский. Ружье! Ружье… Eccelente![163] От восторга я поцеловал шепотку пальцев. Ох, старый смотритель собачьего кладбища славился своей пантомимой с ружьем… не раз видели, как он направлял дуло на проходимцев… Ружье-то мне на руку. Да тут целая тяжба! Пока суд да дело, – а суды во Франции медленные, очень медленные, – мы что-нибудь придумаем… придумаем… не дадим девочку увезти… нет, не дадим, старый черт, тебе девочку! Лидия – истеричка, в госпитале Святой Анны держали… Еще один плюс. Нам плюс, вам – минус. Тра-ла-ла! Я ходил, пританцевывая, пил вино бокал за бокалом и посмеивался. Как я их!

Поздно вечером, уже в полной темноте, когда я дремал при свечах, ко мне ворвался Серж. Он был сам не свой. Мне даже страшно стало.

– Что случилось? Серж, что такое? Почему ты не в Нормандии?

Он ничего не мог сказать. Выпил, посидел и, после длинной паузы, собравшись с духом сказал:

– Не знаю, как это объяснить, Альф, но… дело такое… Ты только послушай… Случилось нечто небывалое…

– Что?

– Тредубов исчез.

– Как? Уехал?

– Нет, в том-то и дело… он был с нами… в машине…

– Да, вы ехали в Нормандию…

– Угу, а по дороге случилось кое-что… необъяснимое…