Читаем Обитатели потешного кладбища полностью

Обитатели потешного кладбища

Я сижу на скамейке прямо против собора Saints Michel et Gudule. Ветер гонит облака. Тени, изменчивые тени, они дышат, и плитки площади будто шевелятся под ногами прохожих. Красивый готический собор. Кормлю голубей. Это успокаивает. Бросаю крупные куски хлеба, голуби бегают, суетятся. Ходят люди, играют дети. Из ниоткуда появляется он, садится рядом. Я не сразу его узнал: скрючившийся старик! С бородой и трясущимися руками. Его рот открыт от напряжения. Странная гримаса. Он часто дышит и озирается. Не здороваясь:

– Смотри-ка, развязался шнурок на ботинке. Так даже лучше… Пусть так и остается…

Но это он. Александр Крушевский, никаких сомнений не остается. Он весь перекошен и помят, как замусоленная купюра. За пазухой что-то прячет. Двубортный серый пиджак на нем сидит криво. Притоптывает ногой. Он как в чаду. Говорит и говорит… Он видел, как вода в реке остановилась, замерла и стояла, как лед… Я его не понимаю. Пытаюсь с ним заговорить…

– Саша, я слышал, ты был в Париже и не зашел ко мне…

Он захохотал!

– Да, я был в Париже, был… Я же об этом и рассказываю! Об этом страшном месте… ты видел, как они устроили… чтобы небо заглядывало сквозь окна сразу в глаза… где еще ты такое видел?! Да, я был там недавно… на этой неделе вернулся… Ах, что за город… Он залез мне в душу и вывернул там все… В моей комнате все вверх дном… За мной всюду шпионят. Всюду!

– Подожди, если ты о полиции…

– Нет, не о полиции… Что полиция может знать? Они же ничего не видят… Нет, это не полиция, Альфред… Это кое-что другое…

Его голос жужжит и не прерывается. Другое… Потустороннее… Исчадия Ада… Некоторые люди так говорят – все время издают звук. Он несет околесицу. Его голос как виолончель. Расстроенная виолончель, которую кто-то пилит и пилит, чтобы надоедать. Он говорит, что разговаривал с Игумновым, но ведь он умер, десять лет как, Серж, у него в голове все перемешалось, там вращается карусель, завывает ветер и хлопают ставни, беспрерывно, и еще там Егор Глебов, который ждет его на какой-то станции… Господи, как его лихорадит! И что он говорит! Что он говорит! Это безумие. Мне страшно. Серж, мне страшно. Я полагал, что меня уже ничто не напугает. Он смеется, а из-под моих ног земля уходит.

– Раз уж ты здесь, Альфред, значит, и ты понял, что все мы связаны в один клубочек. Ты понял…

– Думаю, ты ошибаешься, Саша. – Стараюсь не смотреть ему в глаза. – Я ничего не понял и ничего не понимаю. Может, ты мне объяснишь… Затем я и здесь… – Это чужие глаза. Я не понимаю, что он говорит, это какая-то бессмыслица!

– Кто-то должен ниточку оборвать, кто-то сегодня ниточку оборвет… Не век нам на ней болтаться…

– Какая ниточка? О чем ты, Саша? Почему не зашел ко мне…

Что с ним стало? Почему? Это больше не он. Не тот Александр, которого я знал.

Ветер наклонил листву над нами; тень омыла нас и схлынула; Саша вздрогнул, оглянулся, у него был взгляд только что проснувшегося человека…

– Может, мне даже полегчает… и проще будет сделать задуманное…

…и заговорил связно, его дыхание стало ровным, гримаса расправилась, он расстегнул рубашку, вытер пот, вздохнул и посмотрел на меня – он меня увидел, он стал собой.

Все оказалось до глупости предсказуемо. Как ты и боялся. Когда Саша прочитал в газете о Бушенвьерской мумии, он бросился в Париж и только в поезде задумался: а зачем он туда едет?.. к кому?.. В Париже он нашел дешевую гостиницу и пустился ходить по городу. Его приезд ему самому стал казаться подозрительным. Он хотел пойти к тебе, Серж, но отказался от этой мысли. Он пошел на rue de la Pompe, ко мне, но не дошел. Он сказал, что за моим домом наблюдали. Наверное, то был миньон нашего Л. Саша бродил по городу. Все было почти так же, как в сороковых. Он снова был неприкаянным и словно никого не знал. В гостинице все было ужасно. Тонкие стены, тараканы, на улицах беготня, полиция, шум. Он не мог спать. Не выдержал, решил пойти к Розе. Но снова задумался: а что он ей скажет?.. зачем приехал?.. Он отправился на Разбойничий остров. Там все изменилось. Не было ни орнитологической башни, ни усадьбы Деломбре. Только деревья стояли те же. Он их узнал. Долго стоял и смотрел на деревья и реку. Река текла как прежде…

– Так зачем ты приезжал в Париж?

– Я не знаю. Что-то толкнуло меня. Голос сказал: «Поезжай в Париж!» Альфред, я не все вам с Сержем тогда рассказал. В ту ночь все было не совсем так.

Он встает и идет к церкви.

– Что ты хочешь сказать? – Я иду за ним. – Что не рассказал?

Мы входим внутрь. Никого. Он идет между рядами, находит место.

– Тут мы с отцом впервые сидели. Я помню тот первый раз, Альфред. Было величественно, невероятно величественно…

Я сажусь рядом. Он смотрит в сторону алтаря. Наверное, он смотрит на распятие… и говорит:

– Я убил его.

– О ком ты?

– Ты знаешь о ком.

– Случайно, Саша, это было случайно.

– Нет. Это я так сказал. Я солгал. Я убил его намеренно. Этими руками задавил. – Порывисто поднял руки, опустил, посмотрел на свои скрюченные пальцы.