Обитель снов

Четверка, меня такой ужас взял… Сейчас пять утра… нужно кому-то позвонить, но я до шести дотерплю. Надеюсь, дотерплю. Не хочу, как истеричка, людей посреди ночи поднимать… Надо с мамой поговорить, может, ей отец что-то сказал…

Четверка, пожалей меня, успокой, что все нормально будет, иначе за час с ума сойду…

* * *

Шестой день, предпоследний. Без аппетита поглощая легкий утренний завтрак, Ник пришел к очевидному, но совершенно неутешительному выводу: он лажает по всем фронтам, сроки практически сорваны, а результат близок к сокрушительному, позорному нулю.

Нужно срочно включать форсаж, но ни сил, ни резервов для него не осталось. Что делать? Ник не любил вопросов без ответов, но этот назойливый вопрос, похоже, обожал общество юноши и не отставал от него ни на секунду. Попросить у Володи еще времени? И что? Еще неделю просидеть над пыльными архивными папками, а потом вновь развести руками? Так дела не делаются, несолидный подход: есть срок, есть задача, есть обязательство ее решить. Есть все, кроме пути назад. Пусть продавцы плачутся, а он, достойный наследник своего непростого дядюшки, найдет выход!

Накачка помогла, вернула утраченную было мотивацию, возродила желание бороться до конца. Дядя жил ярко, никого и ничего не боялся, особенно трудностей и неразрешимых задач, не будет трусить и он, Никита Кузнецов!

Теперь бы только кипучую энергию по делу приложить… Расхаживая по дядиному кабинету с грудами просмотренных и забракованных папок, Ник четко видел, что выбранная стратегия поиска оказалась ошибочной. Можно до скончания века листать распухшие от обилия бумаги талмуды, но так и не разобраться, что в них зашифровано. Если забыть об этой документации, что останется? Стол, который уже исследован вдоль и поперек, даже на предмет ящиков с двойным дном. Карта – как наиболее интересный предмет изучена на два раза. Познавательно, увлекательно, жаль, для поставленной задачи абсолютно бесполезно. Отметок о местоположении транспорта и схрона нет. По крайней мере, на первый взгляд. И на второй тоже. Попялиться на разноцветные значки в третий раз? Только не сейчас, в состоянии цейтнота, – ситуация требует чего-то более продуктивного. Чего, черт возьми?

А если развернуть картину на сто восемьдесят градусов, посмотреть на все с другого ракурса? Включить, в конце концов, голову, а не уповать на усидчивость и терпение. До сих пор он искал объект и место – машину и, соответственно, схрон. Если оттолкнуться от метода? Отвечать не на вопрос «что», а на вопрос «как»! Как дядя выбирался на поверхность? И как возвращался обратно?

Способа для этого существует ровно два: стандартный, через гермоворота, и нестандартный – вентшахты, тайные ходы, лазы и прочая такая романтика. При стандарте в одиночку покинуть станцию и, тем более, вернуться на нее невозможно. Нужны помощники, кто выпустит-впустит, то есть откроет ворота. Учитывая, что герма – особо охраняемый объект, помощники должны быть из числа охраны, причем, сразу три человека, именно столько дежурит на этом посту. Слишком много для сохранения секрета, а учитывая, что смен у караула далеко не одна, цифра три умножается еще на количество смен. Какие уж тут секреты! Какой вывод следует из всего этого? Простой. Дядя выходил с санкции уполномоченного человека, который ведает допуском к поверхности. «Ключи от внешнего мира, фигурально выражаясь, у начальника станции, только высший чин на Донской владеет столь внушительной и исключительной компетенцией. Вывод из вывода – с Борисычем есть что обсудить!

Нестандартный исход со станции, к сожалению, возможен. Но, уже к счастью, крайне маловероятен. Все ходы, помимо основного, представляют серьезную потенциальную опасность для Дона. Через них может пробраться враг – человек или мутант, про радиацию и отравленный воздух даже не стоит упоминать. Потому все известные нестандарты засыпаются, обрушиваются, баррикадируются и подвергаются прочим деструктивным воздействиям. А то, что засыпать или уничтожить нельзя (например, вентшахты), охраняется не хуже гермы. Конечно, дядя оказался еще тем ушлецом и пару секреток вполне мог держать про запас для своих нужд, но это уже совсем не вязалось с его патриотизмом по отношению к Донской, которую покойный искренне любил и не стал бы подвергать излишней опасности.

Ник приказал себе остановиться, сила мысли гоняла его из одного конца кабинета в другой, заставляя нарезать бесконечные круги по замкнутому пространству. Он, как зомби, вышагивал туда и обратно, в полный голос проговаривая идеи, пришедшие в голову. Хватит метаться, как крыса в клетке («я кормил сегодня Хвоста или нет?»), надо сесть, успокоиться и принять решение.