Облачно, возможны косатки

С окровавленными останками морской свиньи на палубе мы продолжали следовать за хищниками в надежде еще раз увидеть охоту и рассмотреть ее повнимательнее – в первый раз все произошло слишком уж неожиданно и быстро, и мы едва успели понять, что случилось. Они оправдали наши ожидания, но лишь отчасти, – следующая охота была более зрелищной и продолжительной, но закончилась безуспешно. Началось все с того, что группа, как и в прошлый раз, внезапно исчезла, и вдруг посреди стайки морских свиней в воздух почти вертикально взметнулся огромный черно-белый снаряд. Мне никогда раньше не приходилось видеть косатку, выпрыгивающую так высоко. Это было очень красиво, но так неожиданно, что никто из нас не успел даже поднять камеру. Следующие несколько прыжков удалось заснять, но они были не вертикальные, а горизонтальные – быстрые выходы из воды в погоне за стремительной морской свиньей. На этот раз свинья оказалась быстрее – через три или четыре таких рывка косатки прекратили охоту и двинулись дальше своим путем.

К этому времени они зашли уже очень далеко на юг, почти на уровень мыса Монати – самого южного мыса острова Беринга. Обычно мы стараемся не уходить так далеко от лагеря: хотя по хорошей погоде это всего пара часов ходу, но, если погода испортится и нам придется возвращаться против сильной волны, это может занять очень много времени, да и есть риск, что бензин закончится. Мы начали уже подумывать о том, чтобы оставить косаток в покое, когда внезапно почти рядом, в 200–300 метрах, вынырнула огромная группа северных плавунов. Сначала показались первые двое-трое, потом еще и еще, они все появлялись и появлялись из-под воды – в итоге их оказалось около 40 особей.

Косатки, конечно, тут же были забыты, и вот мы уже на полной скорости несемся к плавунам. Они вели себя очень интересно – всплывая, многие из них били хвостами, выставляли головы, некоторые выпрыгивали из воды на полкорпуса, как бы ударяя кого-то головой и туловищем. Некоторые выставлялись из воды дугой и с силой заваливались немного боком, как бы притапливая соседа. В общем, мы застали момент активной социальной жизни. Вскоре они разошлись на несколько групп, которые выходили попеременно, сбивая нас с толку, – прежде чем мы это поняли, успели изрядно поездить туда-сюда. Пока мы с ними работали, день начал клониться к закату, но плавуны были такими хорошими, что мы не могли найти в себе силы бросить их, пока не стало слишком темно, чтобы снимать (и то после этого мы еще некоторое время постояли, записывая их щелчки и свисты). На наше счастье, погода так и не испортилась, так что домой мы неслись по гладкому морю на полной скорости, но все равно в бухту пришли уже в полной темноте, в 10 вечера, проведя в море 12 часов.

Море вокруг Командорских островов кишит жизнью, а вот на суше единственный аборигенный вид млекопитающих – это песец. В отличие от материковых, имеющих в основном белую или серую окраску и в целом довольно изящных и гармоничных, командорские песцы обычно бурые или коричневые (хотя в маркетинговых целях обычно называются голубыми), а выглядят нередко так, будто тяжело больны и вот-вот сдохнут, особенно в начале лета, когда зимняя шерсть лезет клочьями. По отношению к людям у них есть две противоположные стратегии. Одни песцы панически боятся человека и убегают, едва заметив его на горизонте. Другие человека не боятся вовсе и совершенно игнорируют его присутствие, кроме тех случаев, когда у них возникает подозрение, что у того может быть при себе что-то съестное. В 2008 году, во второй год нашей работы на острове, возле домика постоянно крутился один из таких песцов, клочной из-за недовылинявшей шерсти; мы назвали его Кутей. Время от времени мы оставляли ему недоеденные остатки обеда или ужина, и, поскольку добрые дела не должны оставаться безнаказанными, в один прекрасный день он прокрался на кухню и спер целый шмат сала. В последующие годы песцы тоже не обходили нас своим вниманием – стоило по недосмотру оставить что-то на улице или просто повесить рыбу сушиться, всеми правдами и неправдами они старались урвать желанный кусок. Как-то раз мы поймали небольшого палтуса и повесили его на ночь довольно высоко на гвоздь, вбитый в стену избы. Наутро нижняя половина палтуса была обгрызена, а рубероид на стенке весь исцарапан когтями – похоже, песец подпрыгивал, хватался зубами за рыбину и жевал ее, вися и пытаясь упереться лапами в стену. В другой раз мы повесили разделанную рыбу сушиться на веревке, растянутой между столбами. Вскоре появилась песчиха, которая, ничуть не смущаясь, прямо у нас на глазах попыталась допрыгнуть до рыбы, а потом, убедившись в тщетности своих усилий, подошла к столбу, схватилась за свисавший с него кончик веревки и начала дергать с таким упорством, что наверняка добилась бы своего, если бы мы ее не прогнали.