Облачный бык

– Детские цели – самые настоящие. Яков, – цепляюсь за его руку. Опять. Как же хорошо, что ночь! Слезы текут, но я не всхлипываю и могу ровно выговаривать слова… – Яков. В снах у Локки я видела большое сердце, не засушенное рассудком, не стиснутое рамками правил и опыта. Я думала: люди начинают стареть, поверив в рамки, рассудок и смерть. Вася-художник не состарится душой, и его картины смогут долго-долго менять людей. Даже после того, как он шагнет за порог.

– Я верю в рамки и рассудок. Меня научили. Почему я все еще здесь?

– Не лги себе, ты бродяга-котенок. Иначе в нашу первую встречу снял бы кошель с трупа, забрал телегу и лошадь. Никакой возни с шалашом от дождя, и не надо думать, промолчит ли свидетель. Яков, я все помню. Ты прикинулся котенком, я пожалела тебя. Так это выглядело. Но теперь я знаю больше и вижу иначе: это ты пожалел меня, хотя ты очень опытный и хитрый дэв.

Яков отмахнулся, но не отодвинулся. Ох, стояла бы и стояла… согревалась. Рядом с Яковом я бесстрашная: вдали возник шум, но я не вздрогнула. Зато Яков оживился, с заметным облегчением отвернулся и зашагал к самому большому костру.

– Уже не могу спрятать тебя. Да ты и не согласишься. Выходит, я не котенок, а полноценный дэв-злодей. На словах хочу, чтобы ты жила долго и спокойно, а на деле толкаю в омут черной беды.

– Недавно я очнулась ночью и подумала: нет у меня ничего надежного. Имени, друзей, работы, дома… почему же сплю крепко? Раньше я много плакала, – на ходу я задыхалась, теряла мысли. – Понимаешь? Не могла спать, горько рыдала в своем доме, с документами и без врагов. А теперь улыбаюсь. Мне так – лучше!

Яков остановился, кивнул человеку, махнул еще одному поодаль, и я наконец поняла: на темном туманном поле полно людей! Сразу возгордилась выползком, его ловкостью и его друзьями. Моя гордость была как пожар, в ней делались пеплом все страхи, а надежды обретали крылья: мы успеем, и никто не пострадает. Пока Яков рядом, мне легко звенеть и бодриться. И мне надо это делать: оступлюсь, усомнюсь – и погасну, сделаюсь тихая… заранее проигравшая.

– Очень коротко о нашем деле. Юна, похищен ребенок, и ему уготована судьба похуже смерти. Неделю назад мы поняли, что его ввезли в страну и используют в большой игре. С тех пор мои люди и люди Курта отсеяли ложные сведения и выявили адреса возможного пребывания мальчика… его зовут Паоло. Увы, адресов было много, противник грамотно запутал следы. Мы отправили группы для скрытной проверки, и она затянулась. Последние новости: нужный адрес – у Васи… и там слабая группа, не мои люди, а служивые из тайной полиции. В драке ох как хороши, но дракой не решить ничего.

Шум надвинулся, накрыл… и удалился. Скоро снова приблизился – и я увидела его источник. Еле-еле поверила глазам!

– Самолет. У тебя есть самолет? Прямо здесь? Ну ты и дэв… ну ты…

– Микаэле верит в полеты. Значит, дело обречено на успех, пусть и нескорый. Он помог трем группам инженеров в этой стране. Когда я попросил, для меня проверили: летают на приличное расстояние и могут находиться в удобных мне точках десять машин. Уже почти месяц эти машины в моем распоряжении.

Яков говорил, а сам тащил меня к рычащему самолету. Я молча упиралась и даже отбивалась, пока он бережно, но решительно втаскивал на крыло, заталкивал в кресло, пристегивал. Сникла и сдалась я, когда на макушку был надвинут шлем.

– Лететь тут рядом! Одна беда, пилот из меня никакой, а выбора нет, машина двухместная. Заранее прошу прощения, если что. Я буду стараться.

Ненавижу четность Якова! Хотя ею же и восхищаюсь. Он такой с первого дня. И во снах такой… а мог бы соврать: летаю каждый день, орел я, а не человек. Глядишь, мне стало бы легче.

Самолет взревел, люди засуетились, толкая его под брюхо, как увязшую лошадь. Я зажмурилась, и мысленный взор некстати воспроизвел картинку: художник Вася судорожно сгребает и прячет кучку газетных вырезок. Там каждое слово – о разбитых самолетах и погибших пилотах. Вася плакал над этими бумажками. Твердил, в полете художнику откроется огромное счастье… боготворил тех, кто конструирует самолет – машину, исполняющую его заветное желание. Подозревал в каждой аварии черную волю наемных жив, проклятия завистников и скупость меценатов. Отчаянно ненавидел газетчиков, пишущих: «безумцы, возомнившие себя птицами», «не способные предвидеть и готовить технику недоучки», «глупый риск»…

Я думала о глупом риске и сглатывала сухим горлом. Не желаю изойти на визг при взлете и тем более – посадке. Стыдно. Невозможно: на меня надеется Яков. Увы, совесть отключилась, мужество увяло. Вера в Якова, и та барахлит, до него не дотянуться, рукам холодно, душе тряско. А еще меня тошнит.

Дымка прижался к щеке, басовито заурчал. Стало тепло, я сморгнула – и открыла глаза в тишине. Самолет стоял на обширном поле. Лес далеко, за ним холмы… это точно другое поле!

– Ты что, спишь? – Яков встряхнул за плечи.

– Дымка решил, так лучше. Я ничего не видела! Полет… Васькина мечта… – забормотала я, хотя была безмерно благодарна призрачному коту.