Облачный бык

Время тянулось, ничего не происходило, я устала лежать неподвижно. Наконец, дверь открылась, вошел доктор. Типичный такой… средних лет, в пенсне, с дневником в одном кармане и кучей блескучих мелочей во втором. Доктор сразу прошел к кровати, сел, подвинув стул. Проверил мой пульс.

– Ну-с, барышня, пора очнуться. Я ваш доктор. Вы – Юлия, вы уже трижды забывали имя, вот и напоминаю. Вы помещены сюда по решению родителей. Лечитесь от пристрастия к коке, исходно прописанной вам нерадивым доктором Роммом для борьбы с мигренями и бессонницей. Сей старик делал вид, что не знаком с трудами нового времени, указующими на угрозы и побочные эффекты некогда модного лекарства… Ну-с, я изложил немало. Будет ли ответ?

Пришлось открыть глаза. Доктор приторно улыбнулся, отмечая мое пробуждение. Сразу убрал с лица радость.

– Теперь скажу то, что не стану после повторять, барышня. Мне щедро уплачено за плохой слух и слабую память. Я решил быть откровенным хоть раз, это моя добрая воля и одолжение вам. Ну-с, слушайте. Как бы вы ни назвали себя, вы – Юлия. Что бы ни рассказали, это следствие приема коки. У вас лишь один способ попасть туда, откуда вас извлекли. Вылечитесь. Юлия не смогла, она упряма и капризна. Сделайте это за нее, и вас вернут. Вас сможет навещать лишь матушка Юлии. Извольте не донимать её нелепыми россказнями, у женщины слабое сердце. Засим подведем черту и забудем всё, что было сказано. – Он улыбнулся прянично-сладко. – Ну-с, Юлия, обсудим лечение. Мне придется рассказать подробно, вы ведь мало что помните.

Патока улыбки доктора действовала на меня, как яд. Я ненавидела его. Вообще мир казался мрачным, негодным для жизни местом. Меня не спешили спасать. Обо мне вообще помнили? Хотелось плакать. Жилы тянула усталость, она же вынуждала нелепо, глубоко зевать. Слушать то, что мне говорил доктор, было невозможно. Мысли мешались. Отчаяние наплывало волнами. Я никому не нужна. До сих пор никто не проверил, цела ли я… Нет надежды отсюда выбраться.

Дверь тихонько открылась и в комнату… стоит называть её палатой, кому я лгу? В палату скользнула худенькая женщина в строгом темно-зеленом платье с превосходно подобранными к нему предметами, от туфель и шарфа до шейного медальона на длинной цепочке. Лицо… о таком говорят – благородное. Классическое, ухоженное, немолодое, но хорошо сохранившееся. Морщинки у глаз есть, но мелкие, веселые. Глубоких складок чопорности в уголках губ нет. Зато усталость – темными тенями на пол-лица. Губы решительно сжаты, спина прямая, а глаза как у больной собаки.

– Доктор, ведь Юленьке лучше? Глазки ясные, такое облегчение.

Она села к кровати, жестом истиной императрицы удалив с этого места врача. Нагнулась ближе, заглянула мне в глаза, сказала: «Доченька»… И я пропала.

Больше не спешу спасаться отсюда. Не хочу ждать помощи и принимать её. За всю мою жизнь в памяти не накопилось ни одного такого взгляда. Я бы позавидовала Юлии, если бы умела завидовать толком и жадно… Но – зачем? Я здесь. Эта женщина видит во мне доченьку. Гладит мой лоб, чуть не плачет. Так тепло. Словно в мире нет теней, словно я – в сиянии полудня и мне посильно ослепительно радоваться, не сгорая дотла. Я улыбнулась и солгала женщине в зеленом, сказав: «Мама. Мамочка».

Не знаю, кто эта Юлия и за что ей такое счастье – каждый день быть рядом с замечательной, может быть лучшей в мире, мамой? Тем более не могу понять, как это она отказалась от своего счастья? Но, раз я теперь здесь, я стану ловкой воровкой. Буду держать за руку эту маму. Немножко капризничать, просить побыть со мной подольше. Ждать, когда она вернется и выпрашивать подарки. Я стану лечиться, раз её Юлия не справилась. И обязательно выздоровею, чтобы она не плакала.

– Мама, – еще раз сказала я.

Она в ответ улыбнулась и все же заплакала. Стала жалко и суетливо искать в сумочке платок, многословно благодарить доктора…

Настоящий шоколад – горький. Мое нынешнее семейное счастье ложное, но – желанное и неподдельное. Оттого горькое вдвойне. Юлия, уже понятно, непочтительная и неласковая дочь. А я просто замена. От огромной плитки лечения дни будут отламываться неровными крошками, горькими до слез. И все же… все же я, не любя сладкое, очень хочу снова и сновать вкушать такой «шоколад».

Не знаю, спасут ли меня. Сейчас я устала и буду спать, копить силы. А мама… моя мама – она останется рядом, чтобы гладить по щеке и поправлять волосы. Всю жизнь я хотела ощутить это прикосновение. Всю свою неприкаянную жизнь с прямой спиной и ложью о самостоятельности…

Конец династии Му. Инаньская дворцовая хроника