Облачный бык

Узкий прищур Куки обозначился близко и резко. Сразу стало легче дышать, захотелось улыбнуться… и расхотелось задавать вопросы.

– Эй, сегодня ты стал совсем взрослый. Будешь пить пиво, – подмигнул Куки. – Я с вечера утопил бутыль под берегом. Холодное.

– И без него не жарко, – попытка Микаэле вести разумные речи была слабой, как и сам голос.

– Отговорочки! Я выбрал место, время и пиво. Вот плед, подушек под спину сунуто аж три штуки. Еще под шею, ага. Гляди, во-он там проявится рассвет. Жди, развожу костер. Ты ни разу не был на рыбалке. Позор, в твои-то годы. Третьего дня я упомянул вареных раков, а ты не облизнулся.

– Куки, разве у меня есть право… облизываться?

– Не могу понять, отчего ты не сбежишь? Или отвернись, пусть воруют! Всяко проще, чем спать по четыре часа и днями напролет любезно выслушивать сволоту, какую прирезать – самое дело. И дышать пылью, и знать, что все врут, воруют и ждут…

Куки ни разу за время знакомства не упоминал смерть. Вот и теперь кстати отвлекся: отсыревшие щепки не желали разгораться, приходилось подкладывать бересту и сушить спички на макушке, тереть о кожу головы, чтобы засалились. Почему огонь надо разжигать именно так, Куки рассказывал подробно и азартно.

Запахло дымком. Рыжее пламя набирало силу, скалилось, отхватывая клочья стылого тумана, и смешивало с горячим дымом… От такого натиска туман терял монотонность, слоился. Вдали медленно, почти неприметно, грелся рассвет. Солнышко пока не справлялось, не могло протопить в серости даже малой лунки. Микаэле мерз и улыбался: он верил в солнце, ведь Куки – рядом.

– Мог взять вино из погреба. Любое из любого.

– Ну ты премудрый, – Куки покрутил пальцем у виска, снова глянул на брата вплотную, нос к носу, и шипя от злости. – Кто на рыбалке пьет вино? Первач – это да, хорошо идет под уху. Запомни на будущее. Я вызнал, кто гонит толковый, сторговался, но одумался. Не успею сварить уху. Твои набегут и шуму дадут.

– Они умеют, – виновато согласился Микаэле.

– Раки готовятся мгновенно. Вообще-то и сейчас есть запас. Но – холодные.

– Корми холодными. А то правда… набегут, – опасливо вслушиваясь, шепнул Микаэле.

В ладони сразу оказалась влажная глиняная кружка. Легкая: наполненная не до краев и небольшая. Что-то сладкое, немного отдающее тиной, было сунуто в зубы. Пришлось торопливо проглотить и запить. Стало теплее на душе. Куки суетился, прилаживал салфетку под подбородок именинника.

– Ты кормишь, и я делаюсь сыт, согреваюсь. А прочая еда имеет мерзкий привкус и ничуть не полезна, – пожаловался Микаэле.

– Если б ты меньше думал, давно бы стал румяным толстяком, – расхохотался Куки, заставляя есть много, давиться и облизываться. – Дыши, воздух сладкий. Тут бы построить домик. На два окна, чтоб мы могли переглядываться. И крышу набекрень. Надоело, что все в твоих домах ровно. И перегонный куб. Знаешь, что за штука? Сказано же, я нашел мастера. Мне не полагается пить, я еще мал. Но испробовал: горит, что твой порох. О! Рассвет.

Солнце пробило серость точно там, куда указал измазанный в золе палец Куки. В голове Микаэле зашумело отчетливее – то ли от двух глотков пива, то ли от слабости, то ли от избытка чувств… Улыбка сделалась шире, тело потеряло вес: Куки ткнул в туман, и вмиг выковырнул из ночи солнышко. Куки стал – бог, он создал судьбу рассвета.

Опять взгляд на часы… Три минуты до появления утреннего секретаря.

Взрослый Микаэле улыбнулся, изучая мешанину линий карандашного эскиза. Сон позволил вспомнить лучшее и оборвался, избавив от продолжения… Не пришлось снова увидеть, как прибежали слуги, как чёрный от дурной крови управляющий имения отвесил Куки пощёчину… и как он – Микаэле Ин Тарри, хозяин бесконечной орды марионеток – запоздало сказал привычным для слуг голосом, всегда ровным и довольно тихим: «Я более не нуждаюсь в ваших услугах». Управляющий побелел, рухнул на колени и стал умолять Куки, именно его, о прощении и заступничестве. Хотя знал, как и прочие куклы: хозяин не меняет решений, а его брат не вмешивается в дела. Шум рос, кто-то затаптывал костер… Мгновенный праздник угас, но рассвет ширился, заполнял мир истинным золотом, и Куки улыбался, запрокинув голову… а прочие вокруг были куклы и не умели оценить небесное богатство. Они дергались, подвешенные на нитках земного золота. Микаэле думал с горечью: «Я хозяин кукольного театра, моих марионеток нельзя оживить, а живых людей невозможно поселить во дворце. Они или делаются куклами, или бунтуют и сбегают»… Каждое утро Микаэле боялся услышать от слуг, что Куки нет в его комнате. Когда случилось неизбежное, пробуждения сделались мучительны. Чуть погодя стала донимать бессонница. Князь подолгу лежал с закрытыми глазами, перемогая боль: брат не вернется. Никогда? Никогда?!