Облака из кетчупа

Фантастика. Просто фантастика! Я зажмурилась, посидела так, снова перечитала сообщение. Да. Так и есть – Макс Морган пригласил меня к себе домой. Одну меня. Записать бы его слова золотым лучом прямо на небе! Но надо сочинить ответ. Я в задумчивости уставилась на абажур. Ответ должен быть идеальным. То есть ты не думай, Стюарт, это, конечно, нет. А как иначе! Мама ни в жизнь не отпустила бы меня в гости к мальчику, ни за что и никогда. Да, но какие слова подобрать для ответа? Можешь считать меня пустышкой, но я не хотела, чтобы Макс потерял ко мне интерес, пусть даже его брат нравился мне куда больше.

Я напечатала несколько слов. Удалила. Начала сначала. Стерла и это. Вырвала листок из тетрадки по французскому, и после десяти минут мучений на свет появился ответ, которым я осталась довольна. Плюс семнадцать моих подписей и портрет зубастого кролика – единственное, что я умею рисовать.

В ответе говорилось, что завтра я занята, но готова, мол, встретиться с ним как-нибудь в другой раз. И только я собралась нажать на кнопку и отправить сообщение, как большие напольные часы пробили девять.

– Папа! Пап? Top Gear начинается.

Тишина.

– Пап? – Я оставила телефон и вышла в холл. Из-под двери кабинета пробивался свет, я повернула ручку. – Top Gear сейчас…

Папа сидел за компьютером, уставившись в монитор отрешенным взглядом. Перед ним на столе лежала папка, раскрытая на странице, сплошь исписанной его рукой. Холдсворт и сын. Мэнсон. Лей-тон Вест. Там было еще штук двадцать названий юридических фирм, и почти половина из них были помечены крестом.

– Top Gear начинается, – сказала я, тронув его за руку.

Папа зевнул, потянулся.

– Запиши мне ее, Зои. Потом посмотрю. Я сейчас занят.

Я решила, что это он про работу, но папа двинул мышку, и на экране появилась фотография – комната, битком набитая народом, дым столбом и девушка, запрыгнувшая на руки к мужчине. Ноги задраны к потолку, голова запрокинута назад, и каштановые волосы (в точности как у меня) касаются сверкающих башмаков мужчины. А он хохочет во весь рот и наклоняет ее к полу сильными руками.

– Дедушка, – сказал папа. – И бабушка. Какие они…

– Да, – тихо сказала я. – Верно.

Я отлично поняла, что папа хочет сказать – молодые.

И дело не в лицах, Стюарт, не в том, что на них нет морщин. Как бы получше объяснить… дело в их настроении. В их энергии. Это читалось в капельках пота на лбу у дедушки. В изгибе бабушкиной спины. Это был не просто танец. Это была жизнь. Чистейшей воды жизнь. Ну представь, что момент жизни измеряется не секундами, а сантиметрами и эти двое вознамерились заполнить его весь, до последнего миллиметра.

– Невольно задумаешься, да? – заметил папа.

– Точно, – кивнула я. – А о чем задумаешься?

– О том, что жизнь коротка. И в ней есть много чего другого, кроме тревог.

– И школы, – добавила я, присаживаясь на край стола.

Папа фыркнул:

– Ха! Недурно! Осторожно, фотографии. – Он вытащил из-под меня стопку черно-белых снимков. – Я их сканирую. Не хочу, чтобы они выцвели…

Я догадалась, что он подумал о дедушке – он-то, дескать, угасает, и спросила:

– Как он?

Папа потер переносицу:

– Если честно, не очень. Память подводит. На прошлой неделе даже не мог вспомнить, что когда-то танцевал. Я принес ему несколько снимков, а он отодвинул их в сторону и попросил Библию и клубничное желе.

– Он себя не узнал? – удивилась я, а человек на экране все хохотал, хохотал, хохотал. – А бабушку? Ее он помнит?

– Старушкой – да, помнит. Но молодые годы забыл.

Голос у папы был грустный-грустный и усталый. Я выскользнула за дверь и вернулась, пряча кое-что за спиной.

– Та-да! На, держи, а настоящую потом купишь. – Я ждала, что папа скажет «спасибо», но он с упавшим лицом перевел взгляд с Ferrari на список фирм у себя на столе. А там кресты, кресты… – Я не хотела… Не потому что тебя сократили. Я хотела…

– Она замечательная! – перебил папа и прокатил машинку по столу и еще поурчал как мотор. Но без особой радости. Мы оба понимали почему.

– Спасибо, детка, – папа улыбнулся. Машинка круто развернулась возле папки и припарковалась рядом с мышкой.

Папа вернулся к фотографиям. Щелк – танцы сменил пикник под дождем. Пара молодых людей на разостланном пледе, солнца нет и в помине, сияют только их улыбающиеся лица. Сидят рядышком, голова к голове, и дедушка обнимает бабушку за плечи.

– Почему мама его терпеть не может? – спросила я. – Такой симпатичный, по-моему.

Папа смущенно откашлялся:

– Мама может его терпеть.

– Но что произошло, пап? Я не понимаю. Почему нам нельзя с ним видеться?

– Понимаешь, мы однажды…

– Поссорились. Знаю. Тогда еще у нас был День Макдоналдса. Но с чего вся эта каша заварилась?

Папа опять покашлял.

– Не бери в голову, детка.

– Но я хочу знать!

Казалось, папа готов сдаться, но нет.

– Некоторые вещи лучше оставить в прошлом.

– Какие, например?

Знаю, это называется лезть на рожон, но как было удержаться?

– Сейчас не время, Зои.

– К чему все эти тайны? Что тут такого?

– Послушай, нет смысла начинать все с начала, – отрезал папа. – Маме это не понравится.