Облако Пустоты. Жизнеописание и наставления великого чаньского учителя Сюй-юня

После этого самадхи обе мои ноги онемели и я с трудом мог ходить. Вскоре все мое тело потеряло чувствительность и, поскольку я не мог даже держать в руке палочки для еды, меня кормили другие. Буддисты вызвали китайских и западных врачей, но лекарства, иглоукалывание и прижигания не помогли. Когда я потерял зрение и слух, все врачи не знали что делать. Я, однако, был безразличен ко всему этому, находясь в отрешенном состоянии. Но оставалось нечто, от чего я не мог себе позволить отрешиться. Это был банковский чек, зашитый в воротник. Об этом никто не знал, и поскольку я не мог сообщить об этом ни устно, ни письменно, то в случае моей смерти и кремации вместе с этим чеком Трипитаку не удалось бы доставить на гору Петушиная Ступня и зал для ее хранения не на что было бы строить. Какое тяжелое кармическое бремя я взвалил бы на себя в этом случае? Думая об этом, я плакал и молча молился, обращаясь за помощью к Махакашьяпе.

В то время учитель Мяо-юань, который в прошлом останавливался со мной на горе Чжуннань, случайно оказался рядом. Он увидел, что я плачу и шевелю губами, и наклонился надо мной, внимательно прислушиваясь. Я попросил его дать мне немного чаю, чтобы немного взбодриться и продолжить молитву, обращенную к Махакашьяпе. После чая мое сознание прояснилось и я уснул. Во сне я видел старика, похожего на Махакашьяпу, который сидел возле меня. Он сказал: «Бхикшу, ты должен всегда придерживаться заповеди относительно чаши и рясы. Не волнуйся о состоянии твоего тела. Пользуйся сложенной рясой и чашей в качестве подушки, и все будет хорошо». Услышав это, я немедленно соорудил себе подушку из сложенной рясы и чаши. Кладя ее под голову, я оглянулся, но почтенный старец исчез. У меня выступил по всему телу обильный пот, и я почувствовал себя неописуемо счастливым. Теперь я уже был в силах пробормотать несколько слов и послал Мяо-юаня просить рецепта лекарства перед образом Хуа То. Первый рецепт состоял исключительно из дерева мучжи и помета летучих мышей. Приняв его, я снова обрел способность видеть и говорить. Мяо-юань попросил второе лекарство. Оно состояло только из мелкой красной чечевицы, из которой следовало варить кашу и не принимать никакой другой пищи. Через два дня я уже мог немного двигать головой. Следующий рецепт по-прежнему состоял из мелкой красной чечевицы. С тех пор я ел только чечевицу, что позволило мне очистить организм. Мои экскременты были черными, как лаковое дерево. Постепенно пришли в норму органы чувств, и я смог вставать и ходить. Болезнь длилась более двадцати дней. Я был благодарен всем присутствующим за искреннюю заботу обо мне. Я был чрезвычайно тронут добрым отношением ко мне учителя Мяо-юаня, который ухаживал за мной день и ночь. После этого я воздал благодарность Хуа То и дал обет воздвигать его образ всякий раз, когда буду строить или восстанавливать монастыри. Неоднократное гадание предвещало мне удачу.

После выздоровления я продолжал толкование «Шастры пробуждения веры». Почти перед самым окончанием установленного для этой процедуры срока монастырь Цзилэ в Пинанге прислал учителей Шань-цина и Бао-юэ с просьбой снова вернуться туда. Король Таиланда в сопровождении своих придворных и высокопоставленных чиновников, а также соблюдавшие дхарму миряне, как мужчины, так и женщины, пришли меня проводить и принесли пожертвования. Сумма оказалась весьма значительной.

В благодарность за чтение мною сутр в королевском дворце король подарил мне 300 цинов (около 4450 акров) земли в Дунли. Я передал ее в свою очередь монастырю Цзилэ с условием, что настоятель Шань-цин построит на ней фабрику по производству каучука в качестве источника дохода для всей монашеской общины. Вместе с учителями Шань-цином и Бао-юэ я провел новогодний период на месте будущей фабрики.

Мой 69-й год (1908–1909)

Той весной вместе с учителем Шань-цином я отправился в храм Авалокитешвары, который он построил у Сэлангора. Оттуда – в Ипох и Пэрак, где посетил несколько святых мест, а затем продолжил путь к монастырю Цзилэ, где дал толкование «Шастры пробуждения веры» и «Кодекса поведения и обетов» Самантабхадры, которые являются приложением к «Аватамсака-сутре». Когда я проходил по малым и крупным городам, число людей, желающих стать моими учениками, было очень большим, и все свое время я проводил в беседах с ними. После того как я закончил трактовку сутр в монастыре Цзилэ, я уединился, на некоторое время прекратив толкование сутр и прием посетителей. В этом монастыре я провел новогодний период.

Мой 70-й год (1909–1910)