Облава

— Коля, царство ему небесное, был мастер на всякие выдумки. Я с ним как-то разговорился по душам — дело было летом двухтысячного, сразу после моего перевода из Питера. Я тут еще мало кого знал, только-только получил назначение в аппарат… А он уже тогда искал новые контакты: почуял, проныра, что политический флюгер резко повернулся на север… И ко мне начал подкатываться. Мы с ним случайно познакомились на торжественном собрании… Президент там выступал. Так вот, Коля меня очень настойчиво приглашал к себе в кафе на Речной вокзал… Кафе «Парус»… Он вроде как был его хозяином. Мы там с ним пару раз пиво пили. Разговорились. И знаешь, что он мне однажды брякнул: лучший, говорит, способ завоевать доверие шефа — организовать на него покушение и спасти ему жизнь.

— Вот сукин кот! Ну и выдумщик же был этот Коля! — Василий Васильевич достал мобильник и с опаской поглядел на дисплей, точно хотел удостовериться, что телефон выключен и их разговор не прослушивается.

— Да это не он придумал, — вздохнул Тялин. — Это Лаврентия Павловича придумка. И он ее не раз применял, между прочим. Ну, так что, может, и мы воспользуемся его мингрельской хитростью?

— В каком смысле? — не понял Яшин. Или сделал вид, что не понял, желая, чтобы Сергей Гурьевич внятно сформулировал свою задумку.

— В таком, что мы обложим Варяга со всех сторон, отрежем его от Меркуленко, а заодно и от самого… Завтра Толик должен участвовать в заседаний Российского энергетического совета в Торгово-промышленной палате — он же заместитель председателя совета. Это на Ильинке. Там место удобное: улица узкая, дома впритирку стоят. Парковка — яблоку негде упасть… Словом, удобное место для…

— Погоди, погоди… В Торгово-промышленной палате? — встрепенулся Яшин. — Уж не там ли Варяг с ним наметил встречу? — Он хлопнул Сергея Гурьевича по плечу. — Ну а где же еще! Если они встречаются завтра — то не в Кремле же и не на Старой площади!

Тялин молча пожал плечами. Ему вдруг стало не по себе: а если его мобильник и впрямь прослушивается — вон Ваське же эта мысль пришла в голову, не зря же он только что пялился на свой. Эти умники и к отключенному телефону могут присосаться своими ушами… Нет, пора заканчивать этот скользкий разговор, который зашел уже слишком далеко… Хотя Васька сделал неглупое предположение — как это ему самому такая элементарная мысль не пришла в голову: встреча и впрямь может состояться завтра на Ильинке…

— …Если на Ильинке, то мы вообще сразу двух зайцев убьем с одного выстрела… — продолжал размышлять вслух Яшин.

Тялин поднял палец вверх и жестом посоветовал тому прикусить язык.

— Про выстрел это ты точно подметил… — с нажимом произнес Сергей Гурьевич. — Кому бы можно было это дельце поручить?

— Да тому же Урусову…

— Урусову? — Они подошли к крыльцу желтой пятиэтажки и остановились на первой ступеньке. — Хотел бы я поглядеть на твоего Урусова… Тебя послушать, так этому Урусову кровь людскую пролить — что стакан холодного боржоми в жаркий день выпить. Ты уверен, что он на этот раз не оплошает?

— Не оплошает. Все-таки его люди на Ленинском все чистенько провернули… И к тому же я его строго предупредил. Мол, если опять лажанется — премии лишу!

— Я со своей стороны тоже кое-что предприму. Сейчас девять — как раз все кремлевские начальнички уже в своих кабинетах должны быть… Пора действовать!

С этими словами Тялин отошел подальше от крыльца, включил мобильный и набрал номер. Притом что, общаясь со своими доверенными людьми, он давно уже пользовался особым кодовым языком, вести неофициальные переговоры со служебного телефона в рабочем кабинете все же опасался.

Глава 20

26 сентября

9.20

Такое с Варягом случалось редко — и давно: в ту пору, когда он, Владислав Щербатов, занимался экономикой и правом и добился широкой известности в узких кругах, и чуть позже, когда сфера его интересов от международной экономики плавно сместилась к рискованному, но увлекательному бизнесу широкого профиля. Бывало, просидев всю ночь за письменным столом и вконец обессилев от напряженных расчетов и рассуждений, когда рассвет уже размывал четкие контуры ночи серым маревом, он вставал из-за стола, потягивался, разминая застывшие мышцы, — и вдруг замечал себя в настенном зеркале. Казалось бы, что может быть более знакомым и привычным, чем собственное лицо, но за те томительные часы, когда все его мысли, обостряясь, улетали далеко-далеко, дальше некуда, куда только мыслью и можно достичь, успеваешь отвыкнуть от всего привычного, потому и собственное отражение в зеркале воспринималось сквозь призму внезапно нахлынувшего ужаса: кто этот черный человек, всплывший из глубины сна? Но в следующую секунду наваждение проходило, и все становилось на свои места, и этот незнакомый облик становился опять узнаваемым…