Облом

Пользуясь тем, что звери увлеклись то ли игрой, то ли дракой, Митяй выбирал удобную огневую позицию. Он остановился возле Полторайки, который хотел шепнуть ему, мол, осторожней, Лешка там. Однако, сам того не понимая, он словно вошел в азарт Митяева промысла и сидел, не дыша, втянув голову в плечи, изображая тем самым пень. «Лешка в укрытии, его не заденет», – шевельнулась в голове мысль. Затаившийся возле него охотник, кажется, выжидал момент. То ли чтобы месяц выплыл из-за тучи, или чтобы волк вышел поболе из-за скрадывающих его кустов. Он был в ударе и работал спокойно. Осторожно сняв шапку, чтобы не мешала стрелять, положил ее на пень – на Полторайкину голову. Шапка бесшумно упала на землю, так что хозяин ее не заметил этого.

Перебранка зверей затихла, не было слышно ни рычанья, ни шума бросков, но спокойствие скоро вновь было нарушено, ветка хрустнула под лапой волка. Митяй, вновь почувствовав холод, осторожно взял шапку с головы Полторайки и надел на свою. «Губа не дура, – подумал Полторайка. – Свою дрань на меховую поменять». И тут Митяй вскинул ружье.

Бах! – раздалось над ухом Полторайки, так что звон пошел в голове. Уххх! – зашипело эхо над лесом. Выстрел подбросил волка над землей. Он рыкнул и метнулся в темноту леса. Бах! – ударил Митяй вслед из второго ствола. Уххх! – повторило эхо. Под горой послышался всплеск воды под лапами перебежавшего мочажину зверя.

Тут-то Лешка и решил, что настал самый момент уйти, пока Митяй перезаряжает ружье. Он выскочил из укрытия и бросился в кусты, как лось, с треском пробивая дорогу. Клацнуло перезаряжаемое ружье – треск перешел в буреломный шум.

Поддавшись панике, не выдержал и Полторайка. Только он не решился встать и пустился в противоположную сторону на четвереньках. Не тут-то было. Митяй сразу обнаружил его. Быть может, это и есть удача! Он, так и не перезарядив ружье, кошкой метнулся на Полторайку, оказался у того на спине и влип в загривок. В следующий момент Полторайка скорее почувствовал, что седок отстегивает нож. «Значит, будет резать», – крутым кипятком ошпарила голову мысль.

– Аааа! – гортанно заорал он. И этот предсмертный вопль утроил силы. Он, рванувшись, взбрыкнул всем корпусом, сбросил седока. Но тот успел-таки вцепиться в сапог, который и остался в его руках. Полторайка же, не хуже того волка, несся по лесу, готовый пасть ниц при выстреле.

С двойственным чувством возвращался Митяй домой. Он обнаружил, что над ним решили сыграть шутку. Однако и успех сопутствовал его затее: волк пришел на вабельщика. Значит, можно взять зверя.

Наутро, как всегда, встав спозаранку, Митяй, вернувшийся ночью из лесу с чьим-то сапогом, обнаружил еще и чужую шапку.

Он узнал ее. Так вот кто решил потешиться над ним. Взяв трофеи, он пошел к насмешнику.

– Ты чего так рано? – встретила его во дворе жена Полторайки.

– Идем в избу.

– Да спит Иван. Поздно вернулся.

– Пускай с ним спит. Идем.

Зайдя в избу, Митяй отыскал глазами свою шапку, висевшую на стене, указал на нее удивленной женщине.

– Это моя. А это вот твоего муженька, – он протянул сапог и меховую шапку. – К бабе моей ходит. Не привечаешь, должно быть.

Надев свою шапку, с достоинством вышел.

Не прошло и четверти часа, Полторайка ворвался в избу Митяя. Всклоченные лохмы на его голове были в перьях. Майка под телогрейкой держалась на одном плече. Другая лямка, словно изжеванная, свисала, обнажая белесую грудь. На босы ноги были обуты галоши.

– Ты чего жизнь ломаешь?! – остановился он как вкопанный перед Митяем.

– Какую жизнь? – Митяй сделал удивленное лицо.

– Человеческую! Чего наплел жене? – лотошил Полторайка.

– Об чем ты, Ваня?

– Не вихляйся. Чего нагородил жене, когда шапку отдавал?

– Какую шапку, друг мой?

Митяй всегда так обращался к тем, кто моложе его: друг мой.

– Тамбовский волк тебе друг, – распалялся Полторайка. – Иди, объясни этой колотовке, – Полторайка тряс пальцем, указывая на дверь. – Ведь домой не пустит. Ты же знаешь ее.

Хлопнув дверью, Полторайка ушел, однако вскоре вернулся. Без телогрейки, без галош. Лишь в штанах, на которые свисали клочья бывшей майки. Вошел в комнату как-то слишком спокойно. Даже вроде бы улыбаясь. Сел на залавок у двери.

– Кто это тебя так ошкурил, – словно удивился Митяй.

– Кто ж...

Полторайка не знал, улыбаться или быть серьезным. И вдруг начал задорно, в пол-улыбки:

– Хочешь, ружье отдам? Цилиндровку. Знаешь, бьет? Ни капли крови не увидишь. Только сходи, за ради христа сходи. Скажи ты ей. Ведь месяц будет когтить.

Митяй встал, снял шапку с гвоздя.

МИТЯЕВЫ СТРАСТИ

– А ну-ка, вражененок, поди ко мне, я приведу тебя в мужицкий образ, – говорил Митяй, чиркая ножницами воздух.

Полуторагодовалые мальчонка с девчушечкой, оба с голубыми, как утреннее небо, глазками и русыми головками, как два голубиных яйца похожие друг на дружку, стояли напротив отца и с любопытством рассматривали ножницы в его руке.

– Чего ты с ними затеваешь? – спросила появившаяся в дверях жена Митяя.

– Обкарнать Андрюшку хочу. Чтоб издаля признавать.