Обломки

Но Анриетта уже выскользнула из столовой и направилась в маленькую гостиную, смежную с кабинетом мужа. С минуту она прислушивалась к голосам, доносившимся оттуда, и сразу узнала низкий апатичный голос Филиппа. Впрочем, он больше молчал. Посетитель же, наоборот, говорил длиннейшими периодами, да еще распаивал слова. «Ну и болван!» — подумала Анриетта. Ей захотелось распахнуть дверь и взглянуть на гостя, только подходящего предлога не находилось. Говорил он тоном человека, который решил довести визит до конца, и Анриетта при мысли, как, должно быть, томится от скуки Филипп, не удержалась и фыркнула. Потом бесшумно прошлась раз-другой по огромному китайскому ковру, аккуратно обходя темно-голубые широкие пятна, разбросанные по бежевому полю.

Стены маленькой гостиной были обиты темно-голубым бархатом, так же как и кресла, стоявшие перед камином. В двух зеркалах, висевших друг против друга, отражалась, множась до бесконечности, эта почти пустая, однако нарядная комната. На каминной доске черного мрамора огромный букет сирени свободно разбросал свои ветки, клонившиеся под тяжестью гроздьев снежной белизны. Анриетта подошла, понюхала сирень, поежившись от щекотного прикосновения множества мелких цветочков, потом помешала кочергой в камине, разрушив пирамидку поленьев и напустив густого дыма… Тут, потеряв терпение, она подошла к двери и резким движением распахнула ее.

Первым ей бросилось в глаза незнакомое лицо, выразившее такое удивление, что даже рот говоривший позабыл закрыть. Визитер сидел спиной к свету, и Анриетте не удалось разглядеть его черты, но она отметила про себя, что мертвенно-бледная кожа как-то удивительно не сочетается с цветом волос, в которых случайный солнечный луч зажег рыжинку. В неестественно мощном развороте плеч было что-то искусственное, противоречившее характеру внешности их владельца; тут, конечно, не обошлось без портного, и Анриетта вывела из этого факта заключение о моральной сущности господина Дидерика.

А тот оправившись от смущения, важно поднялся с кресла и слегка растопырил локти, как бы желая показать даме свой тонкий стан. Филипп довольно хмуро представил их друг другу. Анриетта улыбнулась наигранно смущенно, а гость склонился перед ней с похоронной миной прекрасно воспитанного человека. Был он высокий, очевидно, ровесник Филиппа или чуть постарше. Раза два он как бы с трудом поворачивал к свету свой профиль, аристократический, удлиненный; он так и не оправился от первого удивления, но к нему примешивалась известная доля наглости, граничившая с изысканной вежливостью, — бросал какую-нибудь избитую фразу, но произносил ее таким сдержанным тоном, будто поверял вам невесть какую тайну. Просидев несколько минут в кабинете, Анриетта вышла, чтобы нахохотаться вдоволь. Она вихрем пронеслась через голубую гостиную, ворвалась в библиотеку и без сил упала на стул. Элиана даже подскочила от неожиданности.

— Все друзья Филиппа, — фыркнула Анриетта, — все на один покрой.

— Разве Дидерик друг Филиппа? — спросила Элиана.

— Ясно, по физиономии видно. Я вошла на минутку в кабинет и его видела. Бедняжка Филипп, у него какой-то особый талант — дураки летят к нему, как бабочки на огонь.

— Зачем ты так говоришь? Это же несправедливо.

— Ничего худого я про Филиппа и не сказала. Сказала только, что существует особая порода людей, которые почему-то ищут именно его общества, например, малоизвестные писатели, которые никогда известными не станут, или любители искусства, приобретающие одни только подделки. Хочешь, поспорим, что этот самый Дидерик выпустил томик стихов. Уж больно он элегантный и разочарованный.

— Ты хоть поняла, зачем он пришел?

— Разве через эти проклятые драпри услышишь? Филипп, по-моему, нарочно велел их повесить на дверь.

— Только бы денег не вздумал просить! Вряд ли это облегчит мою миссию.

— Что ты мелешь? Разве Филипп тебе хоть раз в жизни отказал?

— Вот потому, что он не умеет отказывать, мне особенно претит пользоваться его слабостью.

— Но зато ему будет приятно. И вдобавок ты сделаешь еще одно доброе дело. Позволишь мне успокоить «того несчастного Тиссерана, он, очевидно, места себе не находит от волнения. А где письмо?

— Сожгла. Никогда не оставляй на виду таких писем, Анриетта.

— Что же я, по-твоему, совсем сумасшедшая? А что ты скажешь о самом письме?

— Написано ловко.

— И все? Неужели оно тебя не тронуло?

— Конечно, нет. Ему срочно требуется семь тысяч франков, вот он и старается тебя разжалобить. Интересно, сколько раз и скольким женщинам он писал такие письма…

— Ты это нарочно говоришь, чтобы настроить меня против него, а сама воспользуешься этим и не скажешь Филиппу…

— Да нет же. Раз я обещала, с Филиппом я об этих деньгах поговорю, займу у него эту сумму под мои акции. Но, вспомни, уже третий раз я помогаю тебе выручать Тиссерана.

— Он же всегда отдавал нам долг.

— Отдавал, но понемножку, так что фактически деньги проходили без толку. Ну что можно купить на триста франков?

— Надеюсь все же, тебе приятнее спасти человеку жизнь, чем удачно спекулировать на бирже.