Обломок молнии

Но это и замечательно! Это и есть настоящая жизнь! Они до самых мелочей видели эту будущую жизнь. Жилье представлялось обеим почему-то в виде этакой уютной мансарды. Внизу — крыши, зеленые купы деревьев, прямо перед глазами — синее небо. Две узкие койки, старенький рояль, всюду книги и ноты. На койках, на столе, на полу — целые кипы нот. Столько надо пройти, проиграть!.. Еда? Селедка, чай, хлеб. В общем, все самое дешевое. Да и какое значение имеет еда? Как-нибудь проживут. Главное — играть как можно больше. Инструмента может не хватить на двоих — ведь в сутках всего двадцать четыре часа. Ничего, они поделят часы: и дневные и ночные. Да, будут заниматься по ночам, если дня не хватит! Надо, значит, надо…

— А не пора ли нам все-таки закусить? — предложила Зоя. — Кстати, сколько там у нас бумажек осталось?

— Двадцать восемь рэ. Было сорок, десять пятьдесят билеты, рубль с полтиной проели утром…

— Н-да… Не густо. Впрочем, все равно. Пошли в буфет!

— Спятила. А там на что будем жить? А на обратную дорогу?

Зоя усмехнулась, поставила ногу в широкой брючине на ступеньку — лестница вела на верхнюю палубу, где буфет.

— Обратно? Обратно мы не вернемся. Мы там останемся. Лично я все равно поступлю…

— А вдруг?

— А если вдруг… Послушай, Санечка! Давай мы, если провалимся, обратно пешком пойдем! Вот здорово будет! А деньги дорожные сейчас проедим. В буфете. Такие там пышки вчера были… Пошли, ей-богу, а то сил нет.

Подруги поднялись в буфет. Там было пусто. Уборщица протирала столики. На стойке красовалась только шеренга бутылок минеральной воды. Оказалось, все пышки, бутерброды и прочее пассажиры съели еще утром, и буфет закрылся. Ничего не поделаешь. Уборщица продала им три бутылки минеральной воды.

— Пойдем вниз, там у меня в чемодане баранка завалялась, — предложила Саня. — Угощаю.

Подруги ехали «третьим классом». Помещение было битком набито пассажирами, и их места оказались занятыми, там расположилась пожилая цыганка с целым выводком чумазых цыганят. Мальчишка лет шести уже сновал между скамейками; приплясывая, шлепал себя по черным пяткам — работал. Пассажиры потешались, поощрительно звякали медяками. Девчушку, которую кормила грудью, цыганка нежно именовала Земфира, с ударением на последний слог.

— Почти как у Пушкина, — подивилась Саня. — Земфира!

— Цыгане теперь грамотные, — бойко зачастила цыганка. — Цыгане не хуже тебя, голубка, зимой хорошо живем, в школу ходим, все знаем, а ты положи монетку, положи сюда сколько не жалко, чтоб не почернело белое твое лицо…

С трудом разыскали свои чемоданы под кучей цыганских узлов. Два чемодана и две папки с нотами. Выбрались из душного помещения и устроились снаружи, под навесом. У стены лежали на боку две огромные бочки, девушки забрались на них… Было полутемно, тихо, слышался только плеск воды за бортом и заглушенный рокот мотора.

Отыскали в чемодане баранку, разделили. Минеральная вода оказалась солоновато-горькой, противной. Зоя не выдержала, соскочила с бочки и с хохотом вылила воду за борт.

— А бутылка пригодится, где-нибудь достанем воду нормальную.

— Все-таки здесь гораздо лучше, на бочках, — сказала Саня. — И чего мы только там, в духотище, делали?

— Психи, — заключила Зоя.

— А пирожки мамины следовало не сжирать, сейчас как пригодились бы!

— Н-да… Ничего, привыкай, Санечка, привыкай. Еще не то будет! Терпи, пока доберемся до московской селедки с хлебом да колбасы. О священная селедка! Приди! Приди! — на мотив из «Аиды» громко запела Зоя. — После тебя есть не хочется, а только пи-ить!

— Кончай оперу, капитан идет!

— Где?

Появился хмурый матрос в полосатой тельняшке и измятых штанах, вытащил из угла какую-то цепь, поволок. Даже не взглянул на девчат.

— Спасибо, не прогнал, — вздохнула Саня.

Обе замолчали.

Где-то наверху включили радиолу. Мощные динамики рявкнули, стая чаек шарахнулась в голубое небо, и духовой оркестр завел знакомую мелодию «На сопках Маньчжурии». Так и ехали, распугивая зеленые берега оглушительной музыкой; берега сторонились, обегали теплоход с обеих сторон. Редкие пешеходы замирали, глядели вслед из-под руки, коровы поворачивали белые морды, даже маленький издали грузовичок перестал нырять по ухабам, замер, шофер, видно, высунулся из кабины, прислушивался.