Облунение

О, стреноженные кони.
Если только вы — не пони.
Мы в законах, как в загонах.
То уздечка. То седло.
Дышло, чтоб не увело.
И хомут на перегонах.
И расшитые попоны,
Если с крупом повезло.

А вокруг толпа в погонах,

Что возносят на плечах:
И в большом, и в мелочах.
И в постели, и в вагонах.
В темноте и при свечах.
И цветочки моветона
Как венки на кирпичах.

О, стреноженные кони.

Как же вам не повезло.
Эх, залечь бы на балконе
С пулеметом наголО.

«Заметались по поземке…»

Заметались по поземке
Стаи ищущих людей.
Снег крошится на асфальт.

«Мой муж решился сделать харакири…»

Мой муж решился сделать харакири.
Теперь свободны оба: он и я.
Как просто сделать женщину счастливой…

«Без парусов…»

Без парусов. Под парусами.
Спина слепа. Как поводырь
С потусторонними глазами.
Какая разница… Пустырь,
Москва, Нью-Йорк или Сибирь,
Когда и морем, и лесами
И на воде, и под водой
Одно и то же, Боже мой,
Слегка меняется местами.
Как наслаждение — бедой.
А убеждения — годами.

Но как прекрасны миражи!

Кто не был предан, тот не жил.

«Кто продажен и бездарен…»

Кто продажен и бездарен,
Без работы не сидит.
От чиновников рябит,
Как рябит на рожу Сталин.

Все равно, в какой стране,

Они варят нас в г..не.
Государство — враг народа.
В этом суть его природы.

«Мужчина тянет груз свой целый век…»

Мужчина тянет груз свой целый век:
На шее, на хребте, на пояснице.
Но каждому когда-нибудь да снится
Готовность перетрахать вся и всех.
Иначе и не стоило родиться.

«Споткнулся и упал…»

Споткнулся и упал. Разбил колено.
И ничего. Ни слова, ни обид.
Так что же я так злюсь на пустоту
Ничтожества,
Тупого, как мурена,
Со злобой несмываемой во рту.
Которая хватает и шипит,
Но этим и живет одновременно.

Когда змея попалась на пути,

Не можешь пристрелить — тогда уйди.

«То просветление покоя…»

То просветление покоя.
То наступающая тьма.
Прекрасны лето и зима.
И дождь, нависший над рекою,
Как чудо явственного сна.
С его реальностью благою,
В смертельных заводях ума.

Жизнь, безусловно, хороша:

В ней есть и всё.
И ни шиша.

«Мы сидели на опушке…»

Мы сидели на опушке:
Я — с собой. И некто Пушкин.
— Почитай чего-нибудь, —
Молвил он бывало.
— Нет дружок, не обессудь,
Просто так «чего-нибудь» —
Это очень мало.

Ай, да Пушкин. Сукин сын.

Бакенбарды и трусы.
По такому случаю
Я читал. А он писал.
Торопил и наливал.
Звал меня «Петруччио».
Так сидели мы гурьбой:
Он один.
И я — с собой.

«Я хотел состояться…»